Дэвиду показалось, что у него в голове взорвалась бомба, когда Мартинес ударил его по ушам. Дикая боль пронзила череп, затмив собой прежнюю - в теле. Бернстайн заорал,  тут же потеряв в боеспособность, слух и зрение, так как перед глазами натурально вспыхнуло все искрами. Но почуял под собой активное шевеление, и сквозь боль схватил то, что было под ним, приподнявшись на колено. Это была Дара. Она вялой куклой повисла на руках Дэвида, приведя его в еще больший ужас. Бернстайн обнял дочь, рывком  отскочив в сторону от машины, где продолжалась драка. Голова гудела, сознание плавало, но страх за Дару не позволял Бернстайну отвлекаться.
- Дэрри, детка, очнись, моя маленькая, - дрожащим голосом говорил Дэвид, не слыша себя, и не слыша ничего вокруг, кроме мерзкого болезненного гула в голове. - Прошу тебя, очнись. Это я, папа. Посмотри на меня, детка.
Он ощупывал руками тело и лицо дочери, прижал к себе, пытаясь услышать сердцебиение. Но он ничего не услышал, и завыл в ярости и страхе. расцеловал лицо Дары. Он не отдаст свою девочку смерти, ни за что не отдаст...
- Кто-нибудь! Врача! - закричал он изо всех сил.
И снова почти не услышал своего голоса. Только как будто отдаленно, где-то внутри, за постоянным противным гулом. До Бернстайна дошло, что он, сжав дочь в своих руках, лишает ее доступа воздуха. И тут же положил на песок и принялся гладить по лицу.
- Дерри, солнце мое, очнись. Молю тебя...
Об искусственном дыхании Бернстайн имел слабое представление, так как никогда в жизни ему не приходилось ни учиться этому, ни оказывать кому-то такого рода помощь. Но он все же положил Даре ладонь на грудину и осторожно толкнул ее, надеясь, что девочка задышит. Он не подумал о том, что может не слышать ее сердца потому что вообще ничего не слышит. Страх заставлял его хоть что-то делать.

Летиция оттолкнула руки Дэвида, который пытался сделать дочери искусственное дыхание. Бернстайн вообще впал в оцепенение о ужаса. Аконит шевелила губами и что-то говорила, но он не слышал ее. Но отлично слышал, как внутри него бухает сердце - так, словно пробивало себе путь наружу из тела. Из одного его уха появилась капля крови и поползла по щеке, цепляясь за отросшую щетину. Дэвид не понял слов Летти о том, что девочка жива .
Тут Дара шевельнулась и закашлялась. Ее тело дернулось в спазме мышц живота. Но теперь Дэвид увидел, что она и вправду жива. Он взвыл, смаргивая набежавшие слезы, и протянул к ней руки, переживая, наверно, самое большое облегчение в своей жизни.
- Детка моя, Дэрри, - проговорил он дрожащим голосом.
Он хотел схватить и прижать к себе такое родное тельце дочки, но побоялся сейчас что-то еще повредить девочке, потому только коснулся ее, с невероятным счастьем ощущая тепло ее кожи. Он не услышал слов Дары, но увидел, как она шевельнула губами, задрожала и повернулась набок. Тут Дэвид уже не удержался хотя слышал, что пострадавших лучше не трогать до осмотра врачом. Он уже осторожно обхватил длчь руками, приподнял и прижал к себе. Не сильно, очень бережно, поддерживая ладонью ее голову.
- Девочка моя, папа здесь, - сказал он, задыхаясь от вставшего в горле кома. - Папа здесь. Все хорошо...
Так ли все хорошо, Бернстайн не мог сейчас сказать с полной уверенностью. Нужен был доктор, который сможет осмотреть Дару, и выяснить, не повреждено ли у нее горло. Во всполохе света от фонаря охранника, который продолжал драку с Мартинесом возле "Мерседеса", Бернстайн увидел разливающиеся темные синяки на шее дочери. Большие, а в глазах отца - так и просто чудовищные. Он страшно боялся сейчас своими действиями ухудшить состояние Дары, но не мог отпустить. Он больше никогда не отпустит ее ни на шаг от себя, ни за что на свете.
Фонари бегущих людей приближались, Дэвид поднял голову, глядя на них и мысленно повторяя: "Быстрей, быстрей!". Драка возле машины, от которой он оттащил Дэрри, его больше не волновала - он был в нескольких метрах от нее. И не расстанется со своим сокровищем, закроет ее собой, если вдруг кто-то вздумает сейчас на него напасть. Пусть он драться толком не умеет, но дочь удержит. Теперь Дару никакая сволочь не вырвет из его рук. Подхватив ребенка, Бернстайн рванул прочь от места драки, навстречу фонарям бегущих людей.

Дэвид инстинктивно противодействовал врачу, который пытался вытащить Дару из его рук. Стреляющая боль в голове и ушах вообще не давала думать. И он не слышал того, что ему говорили. Но видел, как в свете уже нескольких фонарей его дочь шевелила губами. Она смотрела на Бернстайна и что-то говорила. И для него было невыносимо видеть сейчас глаза дочери. Такие глаза...
Через одурь шока до него, наконец, дошло, что надо отпустить Дару, которую сейчас врач пытался ощупывать прямо в руках отца. Кто-то подстелил на песок куртку и девочку положили на нее. Только теперь медик смог более-менее нормально ее осмотреть. Хотя и в тот момент Бернстайн держал ее за руку, не желая отпускать. Судя по всему, у девочки пострадало только горло, и то поверхностно. остальное - цело. Разве что несколько синяков и ссадин, полученных в то время, пока Дэвид боролся с Мартинесом, прижав дочь. А вот большие пятна на шее уже налились фиолетово-красным цветом, появился небольшой отек. И врач беспокоился о том, что повреждения могли носить не только поверхностный характер.
- Я не могу ничего утверждать наверняка без рентгена или МРТ, - сказал доктор, после осмотра и прослушивания дыхания Дары . - Пока я не вижу серьезных причин для беспокойства. Но буду наблюдать, конечно. Главное - она может нормально дышать. Давайте перенесем ее к роверу. Там моя сумка, и есть свет.
Дэвид ни слова не услышал, глядя на напряженное лицо медика.
- Я не слышу, - произнес он.
- И тебя осмотреть надо, - вздохнул врач, посмотрев на кровь из уха. - Давайте обоих к роверу.
Люди, которые в несколько фонарей светили сейчас медику, схватились за концы расстеленной куртки, поднимая Дару. Бернстайн тут же подорвался за ней, вставая с колен. Но у него затекли ноги от долгого сидения, и с головой что-то было не то. Он споткнулся и плюхнулся на песок, невольно выпустив руку дочери. Его подхватили и помогли встать, Дэвид тут же, покачиваясь из стороны в сторону, кинулся вслед за ней, бормоча под нос "нет-нет-нет". Его подхватили под руки и доставили к R2. Там уже все свободные люди принялись помогать медику.

Дару уложили на контейнеры, который служили до этого столами при импровизированной кухне. Потом сделали инъекции обезболивающего и облегчающего дыхание препаратов, наложили на горло толстую повязку с заживляющим гелем и шину-воротник (на всякий случай). Врач надел ей кислородную маску, немного отвернув вентиль баллона. Дэвид была все время рядом, не желая никуда уходить от дочери. И он просто не слышал аргументов, что ему самому нужен врач, и не стоит девочку заставлять глядеть еще и на его осмотр.
- Кто-нибудь, посидите с ней немного, пока я осмотрю Дэвида. Ее надо подержать за руку, - крикнул он и посмотрел на девочку. - Если станет плохо, больно или трудно дышать, сожми руку того, кто будет рядом с тобой. Я уведу твоего папу, ему тоже нужна помощь. Все будет хорошо. Бандита больше нет.
Бернстайн не слышал, что ему говорили окружающие. И упорствовал в своем желании остаться возле Дары. В конце концов медик плюнул на попытки оттереть его в сторону, усадил рядом так, чтобы Бернстайн мог видеть дочь, и с помощью одного из членов экспедиции принялся осматривать его. Налицо была крепкая баротравма.
- Что с ним произошло? - спросил медик, но его помощник не смог ответить так как его не было на месте драки.
Осмотр с помощью катетера с камерой показал, что одна перепонка лопнула, но другая только отекла. Врач обработал все, что мог,  попытался соединить лоскуты перепонки в ухе, но сделать это было сложно. Чтобы хотя бы инфекций Бернстайн не подхватил, медик ему заложил в ушные проходы мази с антибиотиком и закрыл их ватными тампонами.
- Короче, пока у нас Дэвид глухой, - сказал он подошедшему Алану Богарту. - Полагаю, что на одно ухо он будет слышать, когда спадет там отек, а второе - под вопросом. Барабанная перепонка повреждена, и будет счастьем, если она нормально срастется. Я бы на восстановление слуха в этом случае не особо рассчитывал. Девочку на ночь надо устроить где-то так, чтобы она лежала на ровной твердой поверхности. Предлагаю ее разместить в марсианском ровере. Дэвида туда же, он от нее от уйдет, это ясно. Но я ему дам снотворное. Мне нужен помощник на ночь, потому что я сам валюсь с ног, меня может просто не хватить на всю ночь. Просто наблюдатель, который будет давать мне перекимарить, если все будет спокойно.
Богарт кивнул и отправился отдавать указания для того, чтобы в ровере подготовили места для двух раненых и двух медиков. А врач, вколов Дэвиду обезболивающее и антибиотики, занялся перевязкой его ран, некоторые из которых открылись. Бернстайн сидел с отупевшим видом, в постшоковом состоянии, и смотрел только на Дару. Он испугался, когда ей надели на шею шину. Это говорило ему о том, что есть повреждения хрящей, что очень опасно. Логика все же не покинула его, и он сделал вывод, что, если врач занялся им, а не хлопочет вокруг его дочери, значит, все не так уж плохо. Его взгляд переполз на "Мерседес", возле которого возился кто-то с фонарем.
- Эта машина второй раз становится причиной страданий и смертей людей. Ее надо сжечь к черту, - произнес Бернстайн невнятно, потому что не слышал себя.
Но медик понял, что он сказал.
- Машина ни при чем, - ответил он, но вспомнил, что Дэвид его не слышит и умолк, продолжая заниматься своим делом.
Тем временем Богарт увидел Летти и попросил подежурить с Бернстайнами ночью, подменяя медика.
- Мы разместим вас всех в R2. Там хватит места. Поможешь?