Ровер

Лебедев слушал американца, одновременно стараясь вникать и в радиоэфир. Может быть, именно поэтому часть обращенных к нему слов прошла для него фоном. Разве что слова «может, все не было бы сейчас так плохо» - царапнули непрофессиональную интуицию каким-то острым, подозрительным крючком. Но для таких разговоров было сейчас не время, и не место...Впрочем, как и о детях. Но когда Минц заговорил о своей дочери – то Лебедев фактически помимо собственной воли тут же вернулся к мысли, исчерпавшей себя, как ему казалось, еще в долгом полете к Марсу. Сутью мысли был поиск ответа на простой вопрос – почему его абсолютное равнодушие к ее матери, в последние годы их совместной жизни суетливо и истерически сражавшейся со злым возрастом, с ее постоянными плаксивыми требованиями  и ультиматумами – не влияет на чувства, которые он испытывает к этой девочке…
Абсолютно некрасивой, но обладающей неразборчивой памятливостью и вниманием к мельчайшим деталям, которые, как он знал по своему опыту – при грамотной организации обучения и работы приводят к фантастическим результатам. Все больше размышляя об этом, он признался сам себе: это не было отеческой любовью или попыткой выстроить иллюзорный, фальшивый замок - семью.  Это было уважение к равному по потенциалу, живому уму и сильному характеру, заключенным в подростковое тело. Правда, вкупе с соответствующими проблемами этого возраста...
- Мою зовут Виктория. Когда мы улетали – ей исполнилось шестнадцать. Правда, последние три года мне иногда казалось, что называть ее ангелом – значит безмерно ей льстить...Теперь я так не думаю…Она – просто очень сильный ребенок,  - бледная тень улыбки скользнула по его губам.
- Мы не умрем. Не так быстро, – сказал он вдруг, с едва различимой интонацией агрессии и вызова, –  я в курсе оптимистичных и пессимистичных заключений физиологов и физиков. Но у нас, в отличие от техники, есть еще инстинкт…инстинкт самосохранения. Именно он активизирует тот творческий сегмент мозга, которое отвечает за выживание в таких условиях, которые мы имеем. Чем больше людей – тем больше шансов на появление идеи или знания, которое поможет нам не только выжить здесь, но и… сделать Марс новым домом человечества. А может быть – и нет…
Он усмехнулся и пожал плечами так, словно обсуждаемый вопрос мало что значил для него.
- Лично я бы предпочел возможность вернуться на Землю. Хотя бы умирать..
В этот момент на связь вышел Сергей, и майор, чтобы выслушать, сделал легкий предупреждающий жест рукой, призывая американца помолчать секунду. Потом автоматически кивнул головой невидимому собеседнику, коротко бросив по-русски: «принято».
- Наши специалисты запрашивают результаты диагностики второго ровера. Мы не можем терять время на повторную, как Вы понимаете. Сообщите, пожалуйста, на ходу ли он?

Чингиз по пути к ровоеру, вызвал Неля. И попросил его подойти в американский ровер и помочь ему с телом умершей американки. Сам быстро добрался до него и залез в шлюз. Войдя внутрь, увидел там сидящих на полу Лебедева и заморенного американца возле двух тел рядом с ним, и одного на откинутой лежанке под одеялом. Судя по тому, что тело было укрыто с  головой, Сунгуров понял, что это, видимо, и есть умершая женщина.
Он снял шлем и кивнул Лебедеву. Потому повернулся к американцу.
- Здравствуйте. Моя фамилия Сунгуров. Я командую спасательной группой, - сказал он, отстегнул одну перчатку и протянул руку американцу. - Мне сказали, что вас четверо. Где четвертый?
Тот как-то странно посмотрел на Чингиза, потом неуверенно пожал протянутую ему руку и представился Эврамом Минцем. Потом сказал, что четвертый американец спит в кабине, в кресле.
- Простите, что не смог зайти раньше, - продолжил Сунгуров. - Мы вашу оранжерею пытались спасти. Частично восстановили работу солнечной станции и подали энергию на уцелевшие отсеки. Отопление там есть, и все растения будут живы. Вопросы с поливом решим позже, в следующий приезд. Сейчас хотим побыстрее сняться, чтобы доставить раненых на нашу станцию. Ни живых, ни мертвых тел мы на территории не обнаружили. Видно, все остались внизу...
Чингиз указал глазами на тело под одеялом.
- Вы ее просили похоронить? У нас погиб один человек из команды. Мы хотим его тут предать земле. Давайте похороним их вместе. У вас есть носилки, чтобы вынести тело или мне принести?
Минц сказал, что есть. С потерянным и хмурым видом встал и достал мягкие носилки. Попросил не будить спящую девушку в кабине. Сунгуров кивнул. Вместе с Минцем они завернули тело молодой женщины в одеяло и уложили на носилки.
Американец спросил, может ли он присутствовать на погребении. Сунгуров глянул на Лебедева:
- Александр Дмитриевич, побудете тут и присмотрите за ранеными? Я так понимаю, их нельзя оставлять одних.
Фактически Чингиз этой просьбой лишал Лебедева возможности попрощаться с Малаховым.
- Наверно, разбудите девушку в кабине все-таки. Возможно, она захочет попрощаться... Мы постараемся сейчас быстро все сделать, чтобы скорее отправиться в путь, - снова повернулся Чингиз к Минцу. - А путь неблизкий, вокруг каньона Офир. Часов восемь-десять.
Но американец отрицательно покачал головой, сказав, что сон для девушки в кабине сейчас ценнее новых расстройств.
- Ладно, - кивнул Чингиз. - Вам виднее. Вы с ранеными поедете на своем ровере. Их перемещать опасно, насколько я понимаю. И мы заберем с собой одного вашего "Атланта", что вы нагрузили скарбом. Сейчас инженеры его привязывают к каравану, чтобы следовал за нами. И кое-что мы собрали на ваших разрушенных складах. Не надо относиться к этому как к мародерству. Вещи понадобятся вам самим на нашей станции.
Американец смотрел сейчас на Сунгурова волком. Но ничего не сказал, только неопределенно покивал. Чингиз ждал Неля, который должен был помочь ему вынести мертвую женщину из ровера.

Неопределенно хохотнув, как будто пьяный, Честер не ответил на слова Минца о дочери. Бедолага врач, его окружали абсолютные пессимисты. Даже не особенно вслушиваясь в слова русского, Дэлсон все понимал по тону,  которым он говорил. Такой уставший, тихий, задумчивый. Как будто делал одолжение, что разговаривает.
В ровер зашли ещё люди. Дэлсон не мог определить сколько, говорил пока один. Слушать его было так неохота. Куда интереснее и желаннее было просто уснуть. Но потом и это наскучит. Честер лишь потом поймет, что ему попросту хочется дышать.
Рипли. Вот уж чудесная женщина. Боевая. Неповторимая. Особенная. И чертовски невыносимая. Но она со всей своей стойкостью погибла. Наверняка боролась за жизнь.
Честер как мог повернул голову, но не увидел и носка нориного ботинка. Обидно. Как бы она не выглядела, Честеру хотелось взглянуть на неё. Вдох. А кислорода не хватает, совсем чуть-чуть, но не хватает. И дышать так трудно. Совсем немного, но если больше не о чем думать, то эти недостающие крошки становятся такими большими. Как чайная ложка воды в море. ка крошка в батоне. Звезда в небе. Одна. Самая крошечная и далекая.
- Я хочу сесть, - сказал Дэлсон как раз перед тем, как кто-то что-то заголосил прямо над ухом. Или ему показалось?

Человек с труднопроизносимой фамилией "Сунгуров", вел себя делово, говорил быстро и четко, никакого недружелюбия не демонстрировал. Впрочем, и особого расположения тоже. Очень озадачил Эврама протянутой рукой. Не готов был Минц еще к таким жестам дружбы. Момент вышел крайне неловкий, поэтому он все же обменялся рукопожатием с этим русским и представился ему. Узнал, что оранжерею удалось все же спасти. Это - хорошая новость. Видно было, что русские основательно тут поработали даже за такой короткий промежуток времени. Сунгуров предложил похоронить Рипли вместе с их погибшим человеком. В каком-то смысле это было слишком уж символично, и идея Эвраму не понравилась. Однако в своем нынешнем положении он требовать ничего не мог, и отлично понимал это. Поэтому согласился. Норе уже все равно, а он переживет. Но отдать последнюю дань коллеге должен был.
Минц нашел мягкие носилки и вместе с Сунгуровым упаковал тело Рипли в одеяло, которым она была накрыта. Внешний скафандр и шлем Норы остались в ровере, они еще могут пригодиться, потому что сравнительно стандартны, и могли подойти невысокому худому человеку. Той же Айрин, например. Ведь ее внешний скафандр сейчас поврежден, хоть и залатан. Да и вообще не вечный.
- Могу я присутствовать на погребении? - осторожно спросил Эврам, осознавая, что пленному могут это и не позволить.
Сунгуров повернулся к Александру и уточнил, может ли он присмотреть за ранеными некоторое время.
- Если только доктор Минц действительно согласен ненадолго оставить своих пациентов под мою опеку, - ответил тот, чуть улыбнувшись.
Минц бросил взгляд на Честера и Элли, потом покивал. Александр показал себя толковым человеком и точно сможет что-то сделать, если случится кризис. К тому же, связь будет, если что.
- Согласен, - произнес он. - Буду вам признателен.
Сунгуров предложил разбудить Айрин, но Эврам решил этого не делать. Он прекрасно понимал, в каком душевном и физическом состоянии девушка находится, ей не нужны лишние волнения. Сон милосердно вырвал ее из кошмарной реальности, и не надо его прерывать, даже если Айрин потом не простит этого Минцу.
Потом Сунгуров сообщил, что американцы поедут на русскую базу на своем ровере, спасатели забирают "Атланта" и обшарили склады. Хоть он просил не считать это мародерством, но Минц не мог никак иначе это назвать. Но, возможно, таким образом Сунгуров намекнул о том, что американцев будут обеспечивать воздухом, водой и едой только потому, что у них есть "наследство" погибших товарищей. А склады в наземном куполе были богатыми. Хотя и рассчитанными только на пару лет (год экспедиции с аварийным запасом). То, что замерзло и разбито, минусуется. Минц покивал, ничего не сказав. А что тут скажешь? Он вынужден был принимать правила, которые диктуют захватчики, так как не сможет помешать русским и дальше грабить разрушенную американскую станцию.
Александр переместился ближе к Чейзу и осматривал его. Русский медик попросил помочь приподнять и усадить Делсона. Эврам и сам думал об этом. Сейчас Чейз не спал, а находился в состоянии бодрствования, но в своих грезах, вызванных мощными дозами опиатов. Минц свернул одеяло и свободный спальник, накинул их на округлый небольшой кофр с инструментами, который взял с полки шкафа. Получилась полужесткая опора для спины, которую Эврам попытался складками спальника выложить в анатомически удобный "подспинник". Он помог Александру приподнять и удобно устроить Честера в полусидячем положении, чутко следя за его состоянием. В попытку диалога русского с Делсоном влипать не стал, только сказал раненому парню:
- Бро, я должен отлучиться ненадолго. Этот человек - врач. Доверяй ему, он знает свое дело. Я скоро вернусь.
Потом посмотрел на Александра и добавил,указывая на свой медицинский кофр:
- Если что, анестетики вот в этой аптечке, в красной упаковке. Вы знаете, что и в каких дозах давали пациенту. И… будьте осторожны с дозами. Организм и иммунитет этого парня серьезно были ослаблены серьезной инфекцией еще до катастрофы. Перебор химии может стоить ему жизни.
Рассказывать о раке Делсона, он не мог сейчас, хотя, по идее, должен был. Может, одному Александру и сказал бы, но при Сунгурове не хотел раскрывать тайны друга. Тем более, был связан обещанием не предавать огласке информацию о его болезни. После этого встал и принялся натягивать и застегивать скафандр. Уже взяв шлем в руки, он вспомнил об одной вещице, которая будет важна на похоронах, как он считал. Полез в шкаф и достал свернутый небольшой американский флаг на тонкой телескопической штанге. Вроде тех, с которыми позировали американские астронавты еще на Луне. Тут, на Марсе, их использовали не для того, чтобы "столбить" что-то, а для фотографий родным на Земле или в рекламных целях по заказу NASA. Иногда устраивали фотосессии, выбирая эффектный марсианский пейзаж-фон, втыкали этот флажок в грунт и снимались рядом с ним. Только для этого такие флаги и возили в роверах. Сейчас Минц был намерен поставить флажок на могиле Рипли. Не только ей, а, наверно, всем, кто сейчас лежит в грунте на месте бывшей базы "Mars-2". Похоронены самим Марсом...
Сейчас флажок с раскладной штангой выглядел просто трубкой полосатой ткани, но для всех, наверно, было очевидно, что это такое. Минц прикрепил флажок к бедру велкро-хлястиком, чтобы не занимать руки, надел шлем и удостоверился, что связь на русской частоте в порядке.
- Я готов, - сказал он Сунгурову, ожидая, когда тот возьмется за одну сторону носилок, чтобы другую поднять самому.

Чингиз, который как раз надел шлем, когда Нель входил в ровер, вытаращил глаза и медленно повернулся к ареографу. Ему показалось, что он ослышался. Не поверил, что подобное, да еще на английской "фене", может сказать приличный человек с высшим образованием и кучей ученых степеней, пусть и малость придурковатый. И сказать после того, как Ванька Малахов, светлая душа, жизнь положил за него. Такого цинизма Сунгуров себе даже представить не мог. Он не просто был ошеломлен, он ох...ел. Кровь закипела и бросилась ему в лицо.
- Шта? - спросил он, сверля Неля взглядом, который, казалось, испепелил бы сейчас тонну металла в пыль. 
В этот момент Завьялов, который слышал диалог, как и все, кто был в этот момент в канале, заорал:
- Чингиз, стой! Он просто рехнулся. Не трогай его!
За такие слова убить Неля сейчас хотели бы все, наверное. Но многие понимали, что за подобное Сунгуров и вправду может убить  ареографа к черту. Алексей бросил "Атланта" на Летицкого и побежал к роверу, где сейчас могла завязаться бойня.

На суета и повышенные тона в эфире Сергей не отреагировал. Непосредственно к нему никто не обращался, а это был тот маркер, на который должен был отреагировать мозг, погруженный в полусонное состояние. В этом полуавтоматическом режиме Сергей продолжал заниматься ремонтом. По примерным прикидкам выходило, что он приблизился к середине ремонта.

Крик Сунгурова был малоинформативен, но волна эмоций вложенная в этот посыл была грандиозной. Как сказал классик: "Он понял, что сейчас его будут бить и возможно ногами."
"Проговорился!" - тоскливо подумал Нель.
"Вот кончается время моё,
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся и поднял ружьё." - успела пробежать ещё одна мысль.
Что то крикнул Завьялов, но это уже было не важно. Пака неотрывно созерцал эмоции, отразившиеся на лице Чингиза. Вступил в разговор американец, сидевший в ровере. Но и его слова не могли оторвать взгляд, ровно как и внимание учёного от лица Сунгурова.
Что то нужно было сказать, но слова не хотели формироваться. Решительно.
Не было желания как то оправдаться, как то смягчить предыдущую фразу. Сказанного не воротишь.
Именно о такой минуте было сказано:
"Что будут стоить тысячи слов,
Когда важна будет крепость руки."
Сделав над собой усилие и открыв рот, Пака наконец зачем то снял шлем, будто готовясь к драке, и вымолвил:
- Тчк. Дата, подпись.

Последние слова Неля Чингиз услышал очень тихо, так как тот снял шлем и держал его в руках. Лебедева уже не услышал. Но окрик Завьялова и слова американца удержали его от сиюминутной расправы. Разжав кулаки, Сунгуров выдохнул. Затем резким движением вырвал шлем из рук рехнувшегося ареографа, буквально нахлобучил его Нелю на голову, сам герметизировал и холодно сказал:
- Вон отсюда. Я больше не нуждаюсь в вашей помощи. Приказываю вам отправиться в первый "Восток" и сидеть там до нашего возвращения. Больше никуда ни ногой. Кругом, шагом марш!
Последнюю фразу Чингиз просто рявкнул, не сдержав все же своей ярости. Тут сработал шлюз и в ровер заскочил Алексей Завьялов. От дверей он никуда не пошел, так как в ровере и так было уже не развернуться. Оценил обстановку и хмуро посмотрел на Неля.
- Леш, проводи его, пожалуйста, в первый ровер, чтобы новых "сюрпризов" не было, - сказал Чингиз инженеру, глянул на Лебедева, вставшего рядом с лицом осерчавшего Перуна, потом повернулся к американцу. - Мистер Минц, я приношу вам свои извинения за поведение члена нашей команды. Он не в себе. Но я командир, поэтому отвечаю за любые действия и слова своих подчиненных. Прошу вас не судить обо всех по одному...
Сунгуров проглотил слово, которое хотел сказать. И фраза казалась оборванной. Завьялов подхватил Неля под локоть и молча потащил к шлюзу, намереваясь выполнить указание Чингиза. Сунгуров же кивнул американцу на носилки с телом Рипли.
- Беритесь сзади.

Нель не сопротивляясь вышел из ровера, увлекаемый Завьяловым. Оказавшись наруже, он какое то время брёл молча. Потом вскинул голову и кажется только сейчас заметил, что инженер всё еще держит его за руку. Он выдернул свою руку, и широкими шагами зашагал к "Востоку".
Тут же от Паки раскатисто раздалось:
- Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с СВОИМИ,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за Научное дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.

Чингиз, поморщившись от дурной песни Неля, заполнившей эфир, подхватил носилки со своей стороны и с помощью Минца вынес тело Рипли из ровера. Двое инженеров к этому моменту уже приладили ко второму марсоходу отвальный щит и погрузили в выдвижную боковую грузовую сетку чехол с погибшим Малаховым. В ней было еще много места, поэтому Сунгуров направился к «Востоку».
- Кладем сюда, - сказал он американцу. – Довезем обоих. А сами пройдемся. Тут рядом.
После этого обратился ко всем, его слышащим в этот момент, и говорил по-английски, чтобы и Минц его понимал:
- Это Сунгуров. Всем внимание. Прошу собраться всех, кто хочет попрощаться с Иваном. Погребение состоится через 15 минут в 50 метрах на юго-восток от лагеря. Мы с ребятами и представителем американской стороны выдвигаемся туда вместе со вторым «Востоком». Уже светает, машину увидите.
На самом деле утренние сумерки становились все светлее. Край неба уже засветился блекло сине-зеленым. Там скоро взойдет солнце. К лагерю уже шел Летицкий с собранным «на коленке» дистанционным пультом управления, за которым ехал груженый барахлом здоровый металлический паук-«Атлант». Чингиз дал команду инженерам отвезти тела на марсоходе, указав в нужную сторону. Сам же сделал знак американцу следовать за собой.
Подойдя к могиле, водитель марсохода приступил к сгребанию грунта для насыпи возле ямы от взрыва. Остальные осторожно перенесли тела в нее, уложив рядом. Люди собрались вместе чтобы отдать последнюю дань памяти товарищу. И девушке-американке, погибшей тут. Среди  рыжих от пыли скафандров русских костюм Минца выглядел белоснежным, так как его защитное статическое поле отталкивало и большую часть мелкой марсианской порошкообразной грязи, не давая ей прилипать к ткани.

Сев в кресло Востока, Нель наконец успокоился. Рядом раздались недоумённые и участливые вопросы Завьялова. Пака поднял на того глаза и устало покачал головой:
- Похоже я действительно перегнул палку. Чёрт его знает, что на меня нашло. Я держу себя в руках и сюрпризов по дороге не будет. Обещаю, Лёш.
Сейчас ареограф ощущал себя как зарвавшийся сын, вслух оскорбивший папу и втайне дивясь собственной наглости, ожидал расправы.
"Удивительная штука жизнь. Годами ты зарабатываешь себе очки уважения в чужих глазах, а потом за несколько секунд ррраз, и ты уже враг номер один. Ну держись крепче, Пака! Тяжело же тебе теперь придётся! Зело тяжело!" - размышлял учёный, откинувшись на спинку кресла.

Отредактировано Пака Нель (2015-01-12 06:22:54)

Чингиз чувствовал, что надо что-то сказать. Но слова не рождались. Хотел было просто прочесть краткую часть такбира молитвы "Дженаза" о помощи и прощении умершего, но тут же вспомнил, что ее нельзя читать над неверными. А Иван не был мусульманином. Так как все молчали, он улышал то, что сказал Зайцев. "Больше никогда..." Да, наверное, это самые верные слова, которые подходили моменту... Больше никогда Ивана не увидят живым. И больше всего на свете Сунгуров сейчас хотел, чтобы подобное ни с кем другим не повторилось. Хотя... все смертны. И конца не избежать. Но не такого, будучи молодым и полным сил.
- Прости, Ваня, - произнес Чингиз. - Пусть земля будет пухом.
И мысленно поправил себя: "Не земля, а Марс".

Постояв еще в траурном молчании пару минут, Чингиз сделал знак Летицкому, сидящему в марсоходе, засыпать могилу. Беззвучно для людей в скафандрах "Восток" принялся ссыпать грунт на тела умерших в яме. Ему пришлось это делать несколько раз, так как отвальный щит был небольшим. Но времени на это он потратил немного. В результате на месте ямы появилась небольшой холм из песка и камней. Чингиз поднял камень с земли и положил на могилу, воспроизведя этим часть древнего обычая своих кочевых предков-баранджаров возводить курганы над захоронениями уважаемых людей. Посмотрев на него, то же самое сделал и Семенов, водрузив над холмом крест, который смастерил Сергей. Вспомнил о вымпеле с эмблемой экспедиции, на котором писал американцам частоты для связи, и который потом сунул в карман. Достал его и повесил на крест, завязав шнурок так, чтобы ветром не сорвало.