Ожидаемого удара не последовало, Летиция вывернула руль и снова погналась за врагом. Поравнявшись бортами с Сузуки - который уже ехал неизвестно как - Аконит зыркнула на водителя, не задерживаясь ни на мгновение, она вывернула руль сталкиваясь бортами.

[dice=5808-1:6:0:на аварию чилийца]

Летицию как кипятком обдало: её трясло, но она вся была мокрая, и стало невыносимо жарко. Увидев размазанную кровь на капоте, Аконит едва ли могла вести сейчас машину, но слова о том, что нужно забрать Дэнни отрезвили её. Перегнувшись через открытое окно водительской машины Летти стошнило.
Обратно она ехала уже не так быстро, пыль прилипла к телу и лицу, скрипела на зубах, в носу и ушах. Было гадко и хотелось в душ или просто искупаться. Чувствуя себя нисколько не лучше, а даже хуже, Аклнит увидела лежащего Дэнни на земле. Тут-то все и стало понятно. Разве стал бы живой человек вот так валяться на земле? Из глаз брызнули слезы, Летиция остановила машину раньше, чем перестала различать руль перед глазами и дорогу в целом. Она не вышла из машины. Уткнулась лбом в руки, которыми вцепилась в руль и разревелась от всего этого дерьма окутавшего их с головой в этой чертовой пустыне и стране.

Дара прижалась к Дэвиду, гладила его руку. Он в порыве приступа невероятной благодарности за утешение сжал ее ладошку, испытав мучительно-щемящее чувство близости и единокровия. Поразился, насколько крепкий стержень внутри этого маленького человечка. Мир рухнул, покатился в тартарары, будущее туманно и мрачно, все очень скверно, а тринадцатилетняя девочка сквозь слезы пытается утешить отца. Когда утешить-то нечем. А сам он, несмотря на весь свой рациональный ум, опыт, потерян и раздавлен, хотя должен был бы являть собой образец мужества и разума, ту надежную опору, в которой нуждается его девочка. Но очень трудно быть мужчиной, когда ничего невозможно спланировать, предугадать, предвидеть, изменить. И раскисать Бернстайн не имел права, и умереть не имел права, потому что только он может быть защитой для своего ребенка, и обязан ею стать. Потому что больше некому прикрыть Дару, вырвать у смерти и судьбы право на ее жизнь. Где эта жизнь будет проходить, какой она станет, трудно сказать. Но вряд ли радужной, учитывая обстоятельства. "Хорошо" точно не будет, статус "живы и здоровы" для Дэвида сейчас выглядят более реальным и достижимым. И желанным...
- (ивр.) Будем живы - не помрем, - усмехнулся Бернстайн, погладив . - Как говорил Любавичский Ребе, Б-г творил для нас чудеса не только в отдаленном прошлом. Будем уповать на него, но и сами не плошать.
Бернстайн покосился на чилийца. Тот лежал тихо, хмуро уставившись в ящики. О чем думал и что планировал - не поймешь по лицу. Может, испытывал то же уныние и отчаяние, что и американцы. Почувствовав на себе взгляд, дед поднял глаза на Дэвида. Несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего чилиец на ломаном английском сказал:
- (анг.) Нет убивать меня.
Он все-таки чуть-чуть говорил на английском, как оказалось. Хотя, возможно, это все, что он мог сказать. Не просил, не требовал, а как-то безразлично сказал - тихо, устало. Дэвид посмотрел на сухие губы пленника. И облизнул шершавым языком свои, так как тоже испытывал жажду.
- Нет, не убьем, - сказал он, отрицательно покачав головой.
Если бы он знал в этот момент, что творится снаружи, то не стал бы так уверенно отвечать. Стрельба очень беспокоила, но Бернстайн все еще надеялся, что это была только демонстрация оружия, "пугалки" друг для друга. Дэвид очень хотел получить информацию извне, но послать туда дочь не мог.
- (анг) Он тоже пить хочет, - сказал Дэвид посмотрев на остатки "Миринды" в бутылке, которая для утоления жажды не особенно годилась. - Не пошаришь в кофре Закари? Может, там есть вода?

Офф: есть ли у Захарии вода в кофре с его оборудованием, стоит спросить у самого Захарии) Ему лучше знать, что там у него в сумке .

Её трясло и мозги сейчас требовали отдыха, но Аконит знала, что отдохнуть они смогут ещё ой как не скоро. Сейчас самым важным было убраться отсюда.
- Дай мне минутку, - попросила она, вытирая губы, - и там джойстики, - сдавленно ответила Летти, попытавшись вымученно улыбнуться. Ей было очень погано от того, что она совершила, от того, что столько людей умерло из-за долбанной машины, что все это произошло с ними. Летиция выпрямилась, когда Богарт сказал про заложника в ровере. Сердце ухнуло куда-то вниз.
- Господи, - закрыв лицо ладонями, шумно выдохнула и смахнула с себя все переживания, оставив их на потом. Летиция хотела предложить отпустить старика, когда они уедут на много километров вперед и когда избавятся от чилийских машин, все равно местным жителям станет очевидно, что они здесь натворили, рано или поздно.
Но решила оставить это на потом. Карму уже все равно не подчистишь, а ещё пару мгновений назад Летиция была готова самолично убить этого старика, окажись он на её пути.
Она посмотрела на то, где раньше один из чилийцев копался в её белье - сумку уже запихали обратно в машину, обернувшись, Летти стала рыскать взглядом по земле. Подошла к тому месту, куда примерно бросила свой кулон и немного покопалась в пыли, ботинком откидывая небольшие слои песка. Время пока позволяло. А потом она подцепила цепочку и достала слегка сплющенный кулон, видимо, кто-то наступил или вообще по нему проехала машина. Обидно. Но он все равно закрывался, на первой же остановке Аконит займется небольшим ремонтом своего кулона, а пока и сейчас можно вставить туда фотографии любимых людей.
Пора было идти к роверу. Хотелось очень пить. Летиция прошла мимо Захарии, тронула его за плечо, стараясь передать ему хоть чуточку энергии и просто показать, что он не один, кому страшно за содеянное.
Летти открыла дверь в ровер, первое, что они заметила - странный запах внутри ровера, не сумев достойно отреагировать на это, Летти вошла внутрь и прикрыла за собой дверь. Увидев Дэвида живым, Аконит едва не разревелась. Дара была здесь и она была в порядке. От сердца как отлегло.
- Дара, зайка, - Летиция не без облегчения произнесла имя девочки, - я очень рада, что ты в порядке, - а потом она обратилась к Дэвиду, - прости меня, - и это все, что она могла бы сейчас выдавить, а бросив взгляд на чилийца, Летиция в один миг переменилась в лице. Оно стало каким-то каменным и ещё более бледным, чем до этого.
- (исп.) Доволен? - прищурилась, - теперь, ты мать твою доволен? - и не дожидаясь ответа махнула, пробираясь в кабину.
- Пора убираться отсюда, - сказала она Дэвиду.

Воды Дара не нашла, Дэвид устало кивнул ей, понимая, что придется еще потерпеть. Недолгое затишье в ровере вскоре закончилось. Появилась Летиция – в пыли и ярости. Дара кинулась к ней и обняла. Дэвид вздохнул с облегчением – жива и цела.
- Что там? – спросил, было, Бернстайн, но осекся, видя, в  каком состоянии сейчас Аконит.
Ответив короткой лаской на порыв Дары, Летти посмотрела на заложника, ее лицо исказилось злостью и болью. Она что-то сказала сквозь зубы чилийцу по-испански, после чего  заявила, что пора убираться отсюда. В этом Дэвид и сам не сомневался, и очень хотел знать, что произошло снаружи. Но дергать сейчас вопросами Летицию не стал – ей машину вести, и лучше быстрее свалить отсюда, а потом уже расспрашивать о чем-то. Все равно Бернстайн скоро все узнает.
Летти пришлось лезть через Дэвида в тесном проходе, чтобы попасть в кабину. Она проделала это быстро и ловко, не задев раненого ногами.  Тут в ровер вошел и один из охранников. Этот тоже был мрачнее тучи, осмотрел людей в салоне хмурым и немного потерянным взглядом. Без церемоний схватил связанного деда за куртку и поднял. И Дэвид по его лицу вдруг понял, что  ждет старика. На лице бойца читалось: «Смерть». Ужас перекосил и лицо заложника – он тоже почувствовал беду.
- Нет, нет, нет, - испуганно затараторил  Бернстайн, протянув руку к охраннику. – Только не убивайте его, прошу вас.  Я ему обещал!
Солдат бросил на Бернстайна мрачный взгляд, ничего не сказал и вытащил заложника вон из машины, закрыв внешнюю дверь шлюза.
- О, Господи, - Дэвид опустил голову, закрыв здоровой рукой лицо.
Рядом села на пол и заплакала Дара. Да так безысходно и горько, что у самого Бернстайна слезы навернулись на глаза. Он все же чуть-чуть надеялся, что бедный старик останется жив, однако, надежда эта была крайне призрачной. Бернстайн обхватил плечи дочери здоровой рукой, крепко прижал ее к себе, борясь со слезами. Разинул рот, чтобы сказать что-то успокаивающее, но в  горле как будто пробка образовалась, не давая сказать ни слова. Девочка все поняла, и у отца не нашлось слов, которыми он мог бы ее утешить. Потому что Дэвид старался никогда не врать Дэрри. Бывало, конечно, но старался, считая, что честность – это главное в отношениях в семье. А сейчас слов не оказалось, и смелости что-то сказать – тоже. Поэтому Бернстайн, просто прижал к себе дочь, стараясь сдержать дрожь в руках, чтобы Дэрри этого не заметила. Папа должен быть сильным, и папа будет сильным. Ребенок должен чувствовать за собой крепкий надежный тыл, а впереди непробиваемую защиту. Именно это Бернстайн называл семьей и отцовством. От психологических травм уберечь чадо, конечно, невозможно - жизнь бывает крайне жестокой. Но от всего остального Дэвид был обязан уберечь Дэрри, пока ноги носят.
Летиции пришлось наскоро тряпкой стирать с приборов белую бугристую пленку порошка из огнетушителя, затем она активировала LER. Снова открылась внешняя дверь, и в шлюз втиснулись две большие медицинские сумки, и только потом появился медик. Футболка и штаны у него были испачканы в крови, лицо - не менее мрачное, чему  охранника, бывшего тут ранее. Бернстайн уже понял, что снаружи произошло что-то страшное, но главным считал то, что живы и здоровы свои, а не чужие. Пребывая в полном неведении, разум цепляется хоть за какие-то мелочи и знаки, чтобы найти в них утешение и душевное равновесие. Хотя, какое там к черту равновесие?..
- Летти, веди машину поровнее и поспокойней, пожалуйста, - попросил врач, закрывая обе двери шлюза. – По возможности. Мне нужно будет удалить дробь из тела Дэвида, и тряска усложнит дело. Откладывать процедуру нельзя, и стоять тут нам нельзя. Поэтому мне придется заниматься этим в пути и без ассистентов. Если облегчишь мне задачу, буду очень благодарен.
Посмотрев на обнявшихся Бернстайнов, он вздохнул.
- Дэрри, иди в кабину к Летти, - сказал он. – Мне надо заняться ранами твоего папы. Дэвид, давай-ка твой плед подстелим на пол и ложись на живот. Мне придется сесть верхом на твой зад, чтобы обработать спину. Тут места мало, иначе никак.
Медик придвинул к себе свои сумки и укладки, начал доставать инструменты и медикаменты, прикидывая, как же ему тут все разместить для операции, чтобы еще и заразы никакой в раны Бернстайну не занести. Ассистент был необходим, как воздух, но неоткуда было его взять.
- Прости, детка. Иди в кабину,  - сказал Дэвид, отпуская Дару и пытаясь одной рукой стянуть с себя плед, после чего обратился к медику. - Что там случилось?
- Мы победили, - болезненно поморщился врач, сказав это убитым тоном. – Чилийцы начали стрельбу, пришлось ответить. Больше нам никто не угрожает. Бандиты убиты. Но мы потеряли троих – Морта и еще двух парней из охраны. Сейчас мы уезжаем. Потом детали расскажу, если надо. А сейчас настраивайся на удаление железа из твоего тела. Это – самое важное сейчас. Ложись.
Врач натянул новые латексные перчатки, протер руки спиртовыми салфетками и принялся заправлять в инъектор обезболивающее. Упаковки от препаратов и инструментов он бросал на пол возле себя.
Дэвид улегся на плед, медик "оседлал" его, срезал пропитавшийся кровь бинт на спине, обработал операционное поле и принялся быстро обкалывать раны анестетиком. В тишине ровера короткие щелчки инъектора звучали, как удары бича. Во всяком случае, Дэвиду так показалось в сочетании с болью от уколов иглы.

На плечи легла отцовская рука. Пальцы чуть вздрагивали. Папе тоже нелегко... Он всегда знал, что сказать, а тут - молчал. Да и что скажешь... Не они начали эту войну, и вряд ли они смогут положить этому конец. Дара прижалась виском к его плечу, тщетно пытаясь успокоиться. Слишком много всего случилось за слишком короткий срок...
В ровер забрался врач экспедиции. Подчиняясь его просьбе, девочка встала, вытирая слезы. Хотелось сказать папе что-нибудь ободряющее, но она боялась расплакаться сильнее и все испортить. Поэтому, на миг коснувшись отцовского плеча, Дара побрела в кабину, где забралась в свободное кресло, пряча мокрое лицо от Летти. Будь в ровере побольше места, она попросила бы разрешения остаться с отцом, чтоб хотя бы быть рядом в трудную минуту. Но здесь она будет только мешать доктору...
Сзади слышалось негромкое позвякивание инструментов и короткие щелчки инъектора. Дара невольно съежила плечи, против желания почти физически ощущая папину боль. Она знала, что врач вводит отцу обезболивающее, но со своими ощущениями ничего сделать не могла. Оставалось только ждать.