Летиция не жила постоянно в Хьюстоне, она жила в Вашингтоне, преимущественно из-за работы мужа, и на время ей приходилось уезжать, чтобы нормально поработать. Но рано или поздно она все равно возвращалась домой к мужу и сыну, первый всегда был смертельно уставший, но находил в себе силы, чтобы поприветствовать жену, иногда приготовить ужин, а второй всегда делал какой-нибудь рисунок связанный со своими родителями. Из этих рисунков Летиция делала небольшие магниты, чтоб все они поместились на холодильник. Каждое её возвращение сопровождалось стейком из красной рыбы, картофельным пюре и просто невероятным количеством вареной брюссельской капусты. Когда же Штефан возвращался с командировок, то он сначала ложился спать, а уже на следующее утро ел то, что хотел, стоило только озвучить свое желание.
Это было их личным обрядом.
Было.
Летиция смотрела на снимки уничтоженной Америки и чувствовала пустоту. Больше ничего. Ни сожалений, ни боли, лишь пустота. Все увиденное было по-настоящему страшным. Люди до сих пор не научились жить, не научились беречь ни себя ни свою планету, которую никак не желали сохранять. Ничто не было важным из того, что говорил англичанин, ни про Пентагон, ни про Хьюстон. Вообще, Аконит сейчас только смотрела на экран и видела фото, но ничего не слышала.
Едва ли кто-то выжил в том Аду, которое устроили люди, едва ли что-то там выжило. Этому миру было мало Хиросимы, мало было Чернобыля, хотя последний не был актом войны и все же.
Все присутствующие имели родственников там, близких, друзей и все потеряли. Но в столовой стояла тишина, а ведь хотелось орать. Аконит оторвала взгляд, когда сменился очередной снимок, посмотрела на Дэвида, прижимающего дочь к себе. Как же она сейчас его ненавидела, завидовала его и где-то в глубине души была рада тому, что из всех них хоть у кого-то осталось самое родное существо в этом небольшом мире. Но больше всего Летти чувствовала ненависть. За то, что он взял дочь с собой, за то, что они были друг у друга, а Летти - одна.
Мог ли её муж выжить? Может, он был где-нибудь в командировке... Сомнительно, от таких мыслей надежда не была способна возродиться в той пустоте, что поселилась в душе женщины. Снимки закончились, как и доклад. Англичанин умолк и в столовой повисла звенящая тишина. Летиция развернулась, жвачка, которая была у неё в руках сейчас казалась такой важной, что нельзя её было отпускать. Странное ощущение.
Чуть покачиваясь, нетвердым шагом она пошла прочь из столовой, все равно куда, даже если в пустыню навстречу мексиканцам. Господи, лучше бы она умерла сегодня.  А глаза отчего-то сухие, плакать не было ни сил, ни возможности.
Просто нужно уйти.

Кто взвыл недалеко от них... Горько, надрывно и громко. Дара вздрогнула и крепче прижалась к отцу. Впрочем, вой продолжался недолго, перейдя в сдавленные всхлипы. Плакали многие. Где-то снаружи послышались рыдания вперемешку с бессвязными ругательствами.
Бернстайны направились к выходу, когда в столовой почти никого не осталось. Дара шла рядом с отцом, по-прежнему держась за его руку и глядя прямо перед собой невидящими глазами. Летти стояла неподалеку от входа, но девочка даже не подняла на нее взгляда. Зачем теперь все? Зачем нужны звезды, красивые водопады, вздымающиеся на десятки метров к небу гейзеры, на которые они с папой так недавно любовались... Она так мечтала показать маме фотографии...
- Нет, я с тобой, - неестественно тонким голосом отозвалась девочка на вопрос отца, крепче вцепившись в его ладонь обеими руками. Ей казалось, что если она его отпустит, то он исчезнет так же. как мама и брат. И что тогда делать ей одной в так страшно изменившемся мире?

Дэвиду сердце сжало, когда Дара вскрикнула и вцепилась в его руку.
- Хорошо, детка, - обнял он ее.
Бернстайн и сам не хотел бы сейчас никуда от себя отпускать дочь. И надеялся, что сможет убедить очень вежливую  милую медсестру оставить девочку на ночь в медпункте.
- Вот и славно, - сказала Летти совершенно безжизненным голосом, повернулась и пошла прочь - к жилым коттеджам.
Дэвид раскрыл, было, рот, чтобы окликнуть ее, может попытаться утешить как-то. Но понял, что ничем ей сейчас не поможет. И осознал, что ей видеть Дэвида с дочерью сейчас тяжело. Впрочем, возможно, кого угодно. В такие моменты люди частенько стремятся остаться одни. Бернстайну нехорошие мысли в голову полезли о том, что кое-кто в подобной ситуации может и руки на себя наложить в одиночестве. Но решил, что это - не про Летти. Она понимает, что от ее силы духа и знания техники сейчас во многом зависят жизни остальных членов экспедиции. Она не бросит их, и проведет трудной тропой на заветную базу ВВС в Перу. Вряд ли там смогут чем-то утешить американцев, но хотя бы какие-то перспективы наметятся. Австралия, в конце концов, это не так уж плохо. А шансы у сотрудников NASA получить там какие-то привилегии среди других беженцев высоки, ведь они все с научными степенями, золотыми руками и большим опытом работы в космической отрасли. Таким не придется искать работу. А что там будет дальше, пусть время покажет.
Дэвид, продолжая держать Дару за руку, повел ее к медпункту. Там увидел, как смуглая медсестра мечется, собирая в сумку медикаменты и медицинские приборы. Лицо ее было суровым и сосредоточенным.
- Вы позволите моей дочери переночевать в палате, на пустой кровати рядом со мной? - спросил ее Бернстайн. - Это лучшая сиделка для меня, уверяю вас.
- Да, хорошо, - кивнула медсестра, продолжая сборы. - Я уйду, так что останетесь тут вдвоем. Я на столике перед кроватью оставила вам снотворное и обезболивающее. Советую выпить, чтобы нормально выспаться.
- Что-то случилось? - с тревогой спросил Дэвид, глядя на ее суету.
- Вашему профессору плохо, ваш доктор попросил меня принести ему все необходимое и помочь, - ответила та. - Потом я вернусь и буду здесь, в смотровой.
Бернстайн покивал, вздохнув, и поблагодарил. Бежать в коттедж Богарта и мешаться там под ногами у медиков он посчитал неразумным. Он верил во врача экспедиции, который даже в критической ситуации пока что решал все проблемы американцев. Оставалось надеяться, что Богарт будет в состоянии продолжать путь через пару дней.
Медсестра убежала, схватив сумку, а Дэвид открыл дверь в небольшую палату, где его разместили на лечение.
- Вот мои хоромы. Располагайся, - включил он бра на стене и указал на пустую кровать напротив своей.
В маленьком изоляторе от одной кровати до другой был буквально один шаг. Но зато оборудовано все было, как в лучших клиниках - в изголовье полно кнопок и всяких медицинских приборов на кронштейнах. Между кроватями - большое окно с поднятой сейчас римской шторой. За стеклом была непроглядная темень с тусклыми цепочками уличных фонарей и освещенных окон в жилых коттеджах метрах в 50-ти от медпункта. В окно гигантским змеем смотрел Млечный Путь, видный даже отсюда, если верхний свет не включать. Он незаметно плыл в небесах, проходя свой еженощный путь. И казалось, что снаружи - сплошной космос - огоньки вверху, огоньки внизу. Тихо шуршал кондиционер, на стене в ногах кроватей матово чернел прямоугольник телевизора. Но у Бернстайна не было ни малейшего желания его включать.
Дэвид сел на свою кровать и притянул к себе дочь, обняв ее.
- Как же мы теперь без?.. вырвалось у него, и глаза снова наполнились влагой. - Одна ты у меня осталась, моя девочка... В мире стало так пусто... Но есть мы... И будем...
И тут уже Дэвид не выдержал и расплакался, не сдерживая слез, и крепко обнимая Дару, которую мог уже дважды потерять за последние пару дней. И она могла его потерять. Сколько еще испытаний пошлет Господь на головы людей на этой бедной планете? Господь дарующий... Человек отнимающий... Бернстайн плакал, утирая рукой слезы, и не мог ничего больше сказать. Он мысленно прощался с любимой женщиной и смешным маленьким Закари, которых больше никогда не увидит. И держал в своих руках единственное родное существо, которое осталось у него на целом свете. И, несмотря на всю скорбь, благодарил Бога за то, что подтолкнул его взять с собой Дару в эту экспедицию, и Богарта, который позволил ему это.

На самом-то деле Летиция сейчас очень хотела умереть. Просто чтобы раз - и все. Ей хотелось, чтобы эта пустота в груди исчезла, чтобы больше не было этого гнетущего чувства, чтобы этот невидимый кто-то прекратил царапать её своими жуткими когтями. Было очень больно. Страшно. Невыносимо. Физической боли Аконит никогда не боялась и если бы она только могла, то уже к утру бу испустила дух и прекратила свое существование. Но она не могла. Не из-за Богарта или Бернстайнов, не из-за остальных членов команды, а из-за мужа и сына. Была ещё крошечная, совершенно невзрачная на первый взгляд надежда на то, что они живы, потому что их тел она не видела. Штефан всегда был готов ко всему и едва ли, тем более, если Пентагон все начал, муж не вывез сына. Может, они уже в Австралии?
Этой крошечной надежде ещё предстояло вырасти в нечто большее, сразу после того, как Летти сможет взять себя в руки.Но в данный момент она была в какой-то пропасти и шаги позади нисколько не трогали её, пока чья-то мохнатая морда не ткнулась в ладонь. Летиция остановилась и посмотрела через плечо на осла.
Раньше ей никогда не приходилось видеть этих животных в живую, да ещё и так близко. Миролюбивое выражение морды, какое-то странное, что-то между виноватым и умоляющим, каким-то улыбающимся... Странная морда.
Осёл все не унимался, мало того, что он пошел за Летти, когда та продолжила движение вперед, так ещё и глухо обращал на себя внимание. Аконит снова остановилась и повернулась к животному.
- Что тебе надо? - как-то отстранено спросила она, заглядывая в его черный глаз, - у меня нет ничего, проваливай.
Но ослы, как известно, создания упёртые. Женщина уже думала прикрикнуть на него и прогнать, но не стала. Просто было как-то... Просто не хотелось сейчас кричать. Летиция протянула руку и коснулась шерсти осла, которая оказалась немного грубее, чем ожидала она, а потом провела пальцами по его лбу и между ушей. В горле вдруг появился ком, который стал причинять не сколько неудобства, сколько боли.
- Ну, чего тебе от меня надо? - каким-то дрожащим голосом снова спросила она у осла и погладила его по шее. Люди никогда не заставляли Летицию чувствовать себя открытой, то ли дело животные, даже самые жуткие секреты они никому не расскажут. Сама того не заметив, женщина обняла осла за шею, очень аккуратно, потому что боялась, что он испугается и дернется, а потом тихо расплакалась.

Со стороны медиков возражений не было - видимо, все понимали, что в такие минуты родным людям надо, просто необходимо, оставаться вместе. Впрочем, и врач и медсестра почти сразу куда-то убежали, оставив Дару наедине с отцом.
Девочка села на кровать рядом с папой, скользнула равнодушным взглядом по приборам, в другое время вызвавшим бы уйму вопросов. Но сейчас ей не было нужно ничего. Ни разноцветных лампочек на панели, ни огней Млечного пути - далеких равнодушных звезд, которым нет дела до человеческого горя... Ничего. Осталась одна пустота, похожая на тонкую стеклянную стенку...
Но эта стенка разлетелась на тысячи осколков, когда вдруг заплакал папа. Прежде Дара никогда не видела его таким... Он всегда умел всех подбодрить, развеселить, а тут... Дара вздрогнула, беспомощно глядя на отца.
- Папа...
Слезы рванулись внезапно и сразу. Девочка уткнулась в широкое плечо, прерывисто всхлипывая, не в силах остановиться. Казалось, весь мир превратился в одну сплошную боль, рвущую душу. Дара отчаянно цеплялась за папину рубашку, словно он мог что-то исправить...

Летиция тихо шикнула, когда осел наступил ей на ногу и отстранилась от ишака, с каким-то омерзением ощущая на плече прохладные слюни. Но стало легче, непередаваемо легче от того, что поплакала, пусть и на шее осла. Кому сказать - не поверят. Аконит стала почти самой собой, вновь, она цеплялась за любые идеи: Штефан служил в ФБР и уж кто-кто, а он мог быть готовым к чему-то такому, и если Пентагон все начал, то этот бравый мужик со своим братом запросто мог вывести детей и уже сейчас быть в той же Австралии. Да. Так все и есть.
Громко шмыгнув носом, Летти погладила осла по морде, когда тот так обреченно вздохнул.
- Прости, приятель, но нет у меня для тебя ничего, - она хихикнула, когда ишак обнюхал её лицо, щекоча своей мохратой мордой. Нужно было идти спать, но так жалко оставлять осла одного, ведь он так искренен в своих намерениях, не то, что люди...
Летиция дошла до коттеджа, в котором ей предстояло спать и снова погладила по морде осла.
- Утром я тебе что-нибудь дам, ты только не уходи, - пообещала женщина и вошла в коттедж, прикрывая за собой дверь. Спать не хотелось даже не смотря на жуткую головную боль, но Аконит все равно прилегла на кровать, но потом села на ней и подтянула колени к груди, обхватывая их руками.

Дэвид услышал шумы в комнате, но не сразу выплыл из тяжелого сна. Казалось, он подсознательно не хочет просыпаться, весь его организм противится возвращению в реальность. Но он заставил себя разлепить глаза, и тут же встревожился, не увидев Дару на соседней кровати. Разум уже так был побит в последние дни стрессами, что по нервам Бернстайна сразу электрическим разрядом прошелся испуг.
- Дэрри? - произнес он хриплым со сна голосом и осмотрелся.
Увидев дочь, сидящую на полу в слезах, он вздохнул, и заставил себя подняться с постели. Действие обезболивающего закончилось, и россыпь мелких ран сейчас противно зудела, остро, но не сильно постреливая то тут, то там. Он подошел к дочери, взял ее под мышки и поднял на ноги, обняв.
- Детка, - только и смог произнести он со скорбью.
Просто не знал, что сказать, и чем утешить. И тут понял, что девочка горит, у нее явно повышенная температура.
- Ну-ка, пошли сюда, - с тревогой сказал он, усаживая Дару на ее кровать. - Подожди минутку.
Он сразу направился в смотровую, морщась от грызущей противной боли. Увидел там медсестру, пожелал ей доброго утра и сообщил:
- У моей дочери, кажется, температура. Вы могли бы дать градусник и посмотреть ее?
- Да, конечно, - кивнула та.
Взяв градусник, она направилась к палате, в дверях которой ее ждал Дэвид. Остановилась на секунду рядом с ним и еле слышно произнесла:
- Ваш руководитель, профессор Богарт. Он скончался этой ночью. Примерно через полчаса его тело увезут для похорон на дальнем антенном поле. Сейчас ваши там прощаются с ним.
- Что?! - почти выкрикнул Бернстайн в ужасе, схватившись за голову.
Но тут же вспомнил о Даре и закрыл ладонью рот, зажмурившись. Судьба не давала людям передышки, нанося удары один за другим. Медсестра прошла мимо него в палату, а Дэвид как будто примерз ногами к полу, боясь поворачиваться к дочери лицом. Он пытался продышаться, так как горло сжалось до такой степени, что зуд в ранах померк. Бернстайн вцепился в косяк двери, стараясь вернуть себе хотя бы лицо, чтобы Дару не пугать. Обернулся он, когда медсестра уже разговаривала с девочкой.
Та вошла, улыбнулась, но улыбка вышла натянутой и усталой.
- Что у нас случилось? - спросила она, присев на край кровати рядом с Дарой.
Увидела, что девочка плакала, вздохнула, посерьезнев, потрогала ее лоб и шею под щекой.
- Давай-ка смерим температуру, - произнесла медсестра, поставила Даре электронный термометр и погладила по голове успокаивающе. - Надо будет сдать анализы сегодня, чтобы увидеть, не подхватила ли ты какую-нибудь инфекцию. Хотя, температура может быть и следствием стресса.
В этот момент Дэвид нашел в себе силы вернуть лицо, и повернул голову к дочери.
- Мне... мне надо ненадолго сходить... к доктору, нашему доктору, - сказал он, с трудом подбирая слова, потому что был сейчас совершенно растерянным. - Вы сможете побыть с Дарой недолго? Детка, отпустишь? Я быстро...
Когда люди живут вместе много лет, то даже малейшие изменения в интонации или мимике сразу замечаешь. Дара наверняка увидела, что ее отец сейчас в смятенном состоянии, но пытается выглядеть спокойным. Только не может.

Услышав голос отца, хрипловатый спросонья, Дара торопливо вытерла лицо ладонями. Ему и так несладко, еще ее утешать... Когда папа поднял девочку на ноги, Дара прижалась к нему, стараясь дышать глубже, чтобы сдержать вновь подступившие слезы. Да что такое-то? Запоздалая реакция на вчерашний фильм? Вроде было уже...
Мысли путались. Девочка послушно сидела на кровати в ожидании медсестры, но отцовский вскрик тряхнул нервной дрожью. Что еще могло случиться?
- Папа? - она сама поразилась своему голосу, ставшему сиплым и слабым. Неужели все-таки заболела? А как же они теперь уедут?
Температура и правда оказалась высокой. Хотелось спать, под веки словно песку насыпали... Девчка нашла взглядом отца и вяло кивнула на его вопрос.
- Пап, ты только приходи скорее... Ты в порядке? - отпускать его никуда не хотелось. Душу выматывал медленный тяжелый страх, хотя умом Дара понимала, что бояться нечего.

- Да, детка, я в порядке, - соврал Дэвид, призывая на помощь все свои внутренние силы, чтобы не пугать дочь. - Я скоро вернусь. очень скоро.
Его заметно потряхивало и руки дрожали, как с перепоя. Нервы уже просто были на пределе. Хотя Бернстайну казалось,ч то уже все пределы пройдены, и он еще не рехнулся только благодаря Даре, тому, что она рядом.
- Идите, - кивнула медсестра. - Я побуду с девочкой.
- Спасибо, - произнес Дэвид и направился к выходу из медпункта.
Он даже не подумал о том, что идет в мятых футболке и шортах, не умывался, и с растрепанными со сна волосами. Снаружи было уже  жарко, хотя не так, как днем. Он сразу увидел машину и людей возле одного из коттеджей, куда и направился самым быстрым шагом, каким только мог идти. Тряска пр ходьбе причиняла боль, но Бернстайн даже не подумал о том, что можно было попросить медсестру сделать ему укол. А сейчас возвращаться уже не хотел.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы дойти до дома, в котором собрались члены экспедиции NASA и несколько сотрудников ALMA. Входя в холл на первом этаже коттеджа, он увидел спины своих коллег и услышал голос инженера, читающего прощальную молитву по умершему. Он протиснулся ближе к дивану и остановился, ошеломленно глядя на профессора Богарта.
- Аллан... Как? - выдавил он и поднял полные боли глаза на Летицию.
Молитва закончилась, верующие люди осенили себя крестом. После чего несколько человек занялись подготовкой тела к выносу. Решили нести в одеяле, укутали в него покойного, обвязали бечевкой. Затем подняли на руки и аккуратно понесли к машине, ожидающей на улице. Сотрудники ALMA распахнули задние двери микроавтобуса, принимая и укладывая тело в проходе между креслами пассажиров. Американцы вышли из коттеджа - несколько человек взялись помогать, отдавай последний долг умершему, остальные стояли, просто совим присутствием провожая своего начальника в последний путь.
Появился на крыльце и врач экспедиции с заспанным мрачным лицом, подойдя к остальным. Увидев взгляды Летиции и Дэвида он кашлянул и глухо произнес:
- Я ничего не смог сделать. Думаю, даже в клинике бы не смогли.
Он то ли констатировал факт, то ли оправдывался за то, что не смог вырвать Богарта из рук смерти. Сказав это, он замолчал, хмуро глядя на погрузку покойника в микроавтобус. Дэвид просто молча положил руку ему на плечо в качестве поддержки. Он верил в то, что доктор сделал все, что мог для профессора. И сам был крайне угнетен случившимся.
- Ты как? - спросил Бернстайна врач, продолжая смотреть на хлопоты возле машины.
- Нормально, - ответил Дэвид.
Сейчас точно было не время жаловаться.
Тут на дорожке, ведущей к операционному центру ALMA появились двое русских с ноутбуками и пачками бумаг в руках - с формулами и звездными картами. Увидев происходящее возле коттеджа Богарта, остановились, разговаривая. Затем направились к дому. На них посмотрели хмуро, но они не изменили своего решения. Приблизившись к Летиции, Дэвиду и врачу, Владимир Полесов кивнул присутствующим и сказал.
- (анг) Мы слышали печальное известие. Примите наши соболезнования. Искренне.
Он положил руку на сердце и вздохнул, чуть поклонившись. От него еще попахивало алкоголем, но, как и вчера, пьяным русский не выглядел. Его соотечественник тоже негромко выразил соболезнования и толкнул коллегу рукой, что-то коротко сказав по-русски.
Дэвид мрачно посмотрел на русских, но молча кивнул в ответ на выражение соболезнований. Тем временем тело погрузили, задние дверцы микроавтобуса закрыли. Доктор Корнелл вышел перед американцами.
- Я прошу вас одеться в униформу ALMA. И, если в комплексе появятся посторонние, не собираться всей командой открыто. Это может вызвать подозрения, - он настороженно посмотрел на двоих русских, присоединившихся к "траурной церемонии".
- (анг) Мы сейчас уходим, - сказал Владимир примирительно, сделав успокаивающий жест рукой.
- Завтрак в столовой уже готов, - продолжил и закончил свое обращение Корнелл.
Прозвучала последняя фраза неуместно, но Корнелл должен был это сказать, потому что людям надо есть. Русские повернулись и направились  сторону одного из дальних домов. Судя по всему, они ночь провели в операционном центре, а сейчас шли спать.

Дара послушно выпила таблетки, принесенные медсестрой, но от развлечений отказалась. Не хотелось сейчас даже читать... Впрочем. здесь вряд ли нашлись бы книги, которые ей нравились. Все-таки не городская библиотека... Переодевшись в чистое, девочка прилегла прямо поверх одеяла - ей снова было жарко, хотя уже и не так сильно. В этом положении стало чуть легче - головная боль постепенно стихала. Вот только сон одолевал все сильнее, а засыпать, пока не вернулся папа, она не хотела. Непонятно откуда взявшийся в душе страх неизвестно перед чем мешался с такой же непонятной злостью. Дара тихо вздохнула, пытаясь успокоиться. Чего она так нервничает? И ресницы опять намокли... Девочка притянула к себе одеяло, обняла его как игрушку и закрыла глаза. Но от этого стало хуже. Дара снова вздохнула и села, обняв себя за плечи.