Белорусско-польская граница,
сторона Польши,
Кузница Белостоцкая,
апрель 203Х года.

Основные силы Иностранного Легиона квартировались в Сокулке, в шестнадцати километрах от Кузницы Белостоцкой. В тепле буржуек и уюте кирпичных домов. А авангардный немецкий отряд «Доппельсольднеры» куковал возле белорусской границы уже третью неделю безвылазно.
Гады. Хоть бы пива прислали.
За всю многолетнюю историю этого вялотекущего противостояния Дитер понял только одно: главное – не высовываться. Его наемники знали свое дело. И нынешнее положение вещей их устраивало.
Европа, стуча зубами от холода, щерится и клочьями роняет пену, изображая почти открытое противостояние. Гляньте только – границы на замке, торговые отношения разорваны, финансовые активы в заморозке.
А Россия что? Медведь повернулся ко всему миру толстой мохнатой задницей и флегматично игнорирует лай и прыжки европейских шавок.
Дитер Хофман работал в иностранном легионе уже почти пятнадцать лет. И все это время конфликт тлел, изредка вспыхивая кровавыми угольями. Тогда слышалась стрельба, ревели моторы, рвались гранаты и гибли люди. А потом все снова утихало на некоторое время.
А «Доппельсольднеры» Хофмана получали свое жалование и продолжали держать вверенные им участки границы.

Три дня бушевала метель. Казалось, ветер дул разом со всех сторон, яростно швырял и сталкивал в воздухе полчища снежинок. Деревья качались из стороны в сторону, скрипели и стонали, наклоняясь к земле; ветер на все лады высвистывал в их голых ветвях, тонко завывал под крышами железных боксов и рвал гофрированные ставни. Весна…
Радовало одно – там, на Брузгах, за два километра отсюда, у русских было то же самое.
Дитер в последний раз затянулся сигаретой, аккуратно затушил бычок в обледеневшей урне и вернулся в бокс.
Здесь холод ощущался еще сильнее. Бокс укрывал от ветра, но что могла сделать тонкая гофрированная сталь с десятиградусными морозом?
В центре бокса на колья натянули одеяла, выстраивая стены, а сверху укрыли тентом, чтобы задержать тепло как можно дольше. В центре горел костер, у которого вальяжно развалились немецкие наемники. Кроме постовых весь отряд в сборе.
- Как погодка? – насмешливо спросил Франц.
- Жарища, - буркнул Дитер, сбивая с воротника налипший снег.
-  Ландмейстера фон Вельвена видел? – Франц был уже всерьез под хмелем, а значит намечался веселый вечер.
Дитер улыбнулся и, повесив на крюк шинель, уселся поближе к огню.
- Видел, - легко соврал он, - Думал, он будет повыше.
- Да ладно тебе, командир, - подхватил Густав, лучший в отряде снайпер, - говорят, он почти четыре метра в высоту, когда сидит на коне.
Остальные бойцы, в радостном предвкушении чуть подались вперед. Они любили пощекотать себе нервы на ночь. Жуткими байками о мертвецах, призраках, упырях и вервольфах. О том, как погибшие на поле боя солдаты возвращаются в лагерь. Как не выполнившие долг исполняют его в посмертии. И о том, как в ночной темноте гулко и тяжело скрипят по льду копыта огромного боевого коня Ландмейстера Андреаса фон Вельвена.

Фанц удобно примостился на лежанке и, накинув шинель на плечи, вещал жутким загробным голосом:
- Это случилось несколько лет назад. Не так давно, чтобы забыть подробности того ужаса. Люди, с которыми это случилось, до сих пор боятся темноты и в девять вечера уже спят, объевшись снотворным.
- Так это не с тобой приключилось, Франц? – заржал кто-то с другой стороны костра. – Поиздержался, друг. Своих собственных баек не осталось?
- Просто заткнись, ладно? Эта история может случиться с каждым. Считай, что тебе все это время везло… Ну так вот… Есть среди моих знакомых парочка фанатичных идиотов, Ганс и Хендрик, которые то ли мнят себя историческими реконструкторами, то ли просто дурни. Но ребята они хорошие, и верить им можно совершенно точно.
Франц Миллер, штурмовик первой линии, здоровенный рыжий громила с одухотворенным лицом средневекового палача. Этот человек воистину был душой компании. По его лицу никто не смог бы догадаться о наличии двух дипломов Профакадемии, острого живого ума и бесконечного количества баек и интересных историй, которыми Франц был напичкан по самую макушку.
- Ганс уже лет десять бредит Орденом Тамплиеров. Великие магистры во снах сулят ему бессмертие и протягивают перо для подписи. Ну вы понимаете… - Франц активно задвигал рыжими бровями, наемники вокруг невольно растянули улыбки еще шире, - А Хендрик – лучший друг Ганса. Не бросать же бедолагу одного на растерзание Жаку де Моле…
- Дядя Франц, - раздался вдруг из-за могучей спины пулеметчика Ленца восторженный тоненький голосок, - Это тот самый Жак де Моле? Который утащил за собой в ад Короля Филиппа и его папу?
- Эй, кто там пищит и перебивает мой рассказ?
- Это я. - Из-за локтя Ленца показалась на свет белобрысая взъерошенная мальчишеская голова. Огромные глаза, сияющие в ярких отсветах костра, улыбка во весь рот и абсолютно детский восторг от предстоящей жуткой сказки.
Это был Пшемко – восьмилетний польский авантюрист, который своими глазами пожелал увидеть войну и остановить ее, бороться с русскими медведями и заставить их отдать тепло, которое они украли у его родной Польши много лет назад. Очень давно, когда его самого, Пшемки, еще и на свете не было. К счастью, мальчишке хватило сил пройти шестнадцать километров от Сокулки до Кузницы. В бешенную метель, когда снегу наметало по пояс взрослому человеку.
Геройского дурня подобрал патруль. И теперь Дитер ждал, пока успокоится погода и уймется метель, чтобы с первым транспортом отвезти пацана назад в Сокулку.
- Во-первых, не «дядя Франц», а «герр Миллер», - с притворной строгостью начал рыжий шутмовик. – А во-вторых, Жак де Моле не утаскивал никого в ад. Он вызвал короля Филиппа Красивого и папу Климента Пятого на Страшный Суд. Ты не помнишь разве, глупая твоя польская голова? Я два раза повторял.
- Помню, - с готовностью отозвался Пшемка, - как Жака де Моле жгли на костре за то, что он был главный из своих лыцарей.
- Великий Магистр Ордена Тамплиеров во Франции… - назидательно поправил Миллер.
- Да! И за то, что он неправильно молился Богу.
- За ересь, - густым пароходным басом подсказал пулеметчик Ленц.
- Да. И Жак де Моле очень мучился на костре. И ему было больно. И он кричал и всех проклинал. И не признавался. Что виноват… Вот.
Франц сжалился над мальчишкой, который взволнованно пучил глаза и изо всех сил старался найти правильные слова. Короткая рыжая борода штурмовика в свете костра отливала яркой медью, словно сама была охвачена пламенем. Светлые глаза сузились, а голос стал в тишине хриплым и жутковатым:
- Если бы де Моле признал вину Ордена Тамплиеров, ему сохранили бы жизнь. И до конца своих дней он маялся бы в заключении. В высокой башне на берегу Сены. Но Великий Магистр не мог очернить свой Орден грязными наветами и обвинениями в ереси. И он предпочел жестокую и мучительную смерть.
Ходили слухи о том, что для высокопоставленных духовных лиц, таких как де Моле, сожжение не было таким мучительным, потому что перед казнью их опаивали наркотиками, чтобы заглушить жестокую боль при сожжении заживо. Но ничего этого не было сделано, и Жак де Моле испытал все муки сполна. Охваченный пламенем с головы до ног, задыхаясь в диком жаре, он, сколько хватало жизни, яростно кричал о своей невиновности, проклиная короля и папу, и звал их за собой на Страшный суд.
Голос уже не принадлежал Францу. Под сводами стального тонкостенного бокса метался хриплый вопль древнего проклятия: «Мессиры, не пройдет и года, как я призову Вас на Страшный Суд!»

Франц наслаждался произведенным эффектом. В полной тишине, застыв перед пляшущим огнем, сидели люди. Каждый из них был полностью охвачен мистическими щупальцами этого древнего момента.
Прошло уже больше семи сотен лет с тех пор, как черная копоть развеялась по ветру. Все, что осталось от  Жака де Моле, Великого Магистра Ордена Тамплиеров. Но его слова и деяния все еще будоражат умы потомков и детей его родной земли.

Дитер вздохнул и повернулся к огню другим боком:
- Так что там про Ганса и этого… второго… Хендрика? А то у тебя уже третий день одни Тамплиеры. Давай что-нибудь про русских?
Франц перевел на Дитера скорбный взгляд:
- Командир… Можно я тебе лицо обглодаю?
- Отставить.
- Ничем тебя не проймешь. Ты мне всю атмосферу портишь, вали покури. Там погодка, говорят, отличная.
Дитер, криво ухмыльнувшись, покачал головой и поднялся с места. Нужно было, и правда, проверить патрули. Русские, конечно, сидят в своих Брузгах, пьют водку и в ус не дуют. Никакой войны в такую дьявольскую круговерть. Но случаи бывают разные. И маленький Пшемка тому яркое подтверждение.
Дитер зябко поежился, застегивая шинель, поднял воротник и шагнул к выходу.
А за его спиной Франц уже снова гипнотизировал слушателей жуткими образами мрачного Средневековья:
- И в один из дней Ганс с Хендриком решили отправиться не куда-нибудь, а прямо на Чудское озеро. Туда, где тевтонцы схлестнулись с русскими и где бились насмерть в составе Тевтонского ордена Ландмейстер Андреас фон Вельвен и его ближники – бывшие рыцари ордена Тамплиеров, разгромленного в Германии. Ландмейстер фон Вельвен…

Дитер вышел за дверь и тяжело вздохнул. Яркие прожекторы освещали проходы между складскими боксами. И в ослепительных лучах метались дьявольские сонмы снежных хлопьев. Чертова весна…
Дитер достал рацию и шагнул вперед, на девственно чистый снежный ковер.
- Первый, первый, вызывает Стерх. Что у тебя?
Рация хрипло булькнула и неразборчиво отозвалась:
- Первый на связи. Все чисто.
Второй и третий посты ответили аналогично. И как иначе. Что, черт возьми, могло приключиться в эту адову ночь? Задницы разве что поотморозят постовые. Дело известное…
Но в тот миг, когда Дитер, подчиняясь своей педантичности, собирался запросить отчет Четвертого поста, рация взорвалась хрипами и сиплыми щелчками, сквозь которые едва угадывались слова:
- Седьмой вызывает Стерха… Седьмой вызывает Стерха… Вижу активность на Брузгах. Повторяю, вижу активность на Брузгах. Движется в нашу сторону. Прошу подкрепления.

- Фон Вельвен был огромного роста. Говорят, когда он ехал на коне, железная птица на навершьи его шлема едва не цепляла арку замковых ворот. А это - четыре с лишним метра в высоту. И конь его был так громаден и лют, что никто из прислуги или рыцарей не смел приближаться к нему в страхе быть убитыми насмерть. Этот боевой конь был черен, словно жуткая полночь, и грива его стелилась до земли, а хвостом он заметал собственные следы. Одним ударом копыт этот зверь мог вышибить ворота крепости, а когда Ландмейстер пускал его в галоп, то земля стонала и глухо ухала от тяжелой конской поступи и лязга могучей брони.
Фон Вельвен всегда носил на плечах белый плащ с черным тевтонским крестом, у седла был приторочен громадный меч, у пояса - булава и чекан, на поясе мизерикорд - "Да пребудет с тобой милость Божья".
А на плече его часто видели боевого беркута – огромную хищную птицу, которой не было равных по скорости и силе. Даже стрела не могла тягаться с беркутом фон Вельвена.
Говорят, что когда Ландмейстер выходил на поле битвы, враги в ужасе разбегались. Потому что вид его внушал им древний забытый ужас, словно сквозь прорези глухого шлема в глаза его врагов смотрела сама Тьма.
Ни одна сила не могла устоять против тевтонского железного клина. И на Чудском озере русские одержали победу только подлостью и хитростью, ибо не было равных в честном бою воинам фон Вельвена.
Когда Ганс и Хендрик добрались до берегов Чудского озера, вокруг поднималась метель. Мороз стоял несильный, но ощутимый, примерно, как сейчас. И точно так же как сейчас, за сутки ранее высоко в небесах бесновалась гроза. Черные тучи сходились яростными клубами, бесконечно сверкали зарницы и изредка слышался глухой рокот громовых раскатов, словно кто-то на небесах гневался или страдал от невыносимой боли.
Но у нас сейчас нет большого выбора, поэтому мы здесь. А два дрезденских недоумка по своей воле явились к берегам этого жуткого озера. Вокруг все было бело от снега, и в круговерти безумной метели не видно совершенно ничерта. Два полудурка поняли, что они на месте, только благодаря спутнику Гугла.
И в этот момент от озера послышались медленные… тяжелые шаги... Такие глухие и могучие, что земля ощутимо подрагивала, а сердце невольно ёкало и падало куда-то в желудок. И с каждым этим шагом Ганс и Хендрик слышали, как жутко хрустит крошащийся лёд, и как тяжело скрипят кожаные ремни и трутся друг о друга железные пластины неподъемной монолитной брони… А когда из дьявольской белой мути прямо на них вышел всадник, нависая черной безмолвной громадиной, парни даже бежать не смогли. Потому что перед ними стоял сам Ландмейстер Андреас фон Вельвен. И на плече его сидел тяжелый боевой беркут, на голове был шлем с распростертыми птичьими крыльями, у седла длинный меч, а по плечам его струился тяжелый белый плащ с черным крестом. Он просто стоял и смотрел на них. Так близко, что они смогли рассмотреть даже узор на рукояти его меча и глухой ведерный шлем с узкой бойницей крестом. И мертвые глаза беркута. Но самое страшное было в том, что они не слышали дыхания. У них самих пар валил изо рта, словно они были долбаными паровозами на грузовом перроне. А конь фон Вельвена стоял холодной черной глыбой. И бока его не вздымались ни на сантиметр. Ни облачка не вырывалось из черных ноздрей... То же было и со всадником. Это был мертвец. Свидетель древней проигранной битвы. Неупокоенная тень, блуждающая в поисках одной ей известной цели…
Дверь в бокс распахнулась, впуская с улицы порыв холодного ветра со снегом. Люди у костра вздрогнули. На пороге стоял Хофман. Собранный, решительный и строгий.
- Тревога! На седьмой позиции активное движение в нашу сторону. Возможна попытка прорыва. Генрих, бери всю пятерку - на номера. Ленц, Карл, в ДОТы. Все остальные, кроме Миллера, со мной на седьмую.
- Эй! Командир! А я? – Франц уже стоял одетый, сжимая в руках винтовку, но так и не получив назначения.
- Ты остаешься здесь, Миллер. Ты пьян. На тебе штаб и ребенок.
- Да мать твою, командир!! Когда мне мешало…
- Заткнись, Франц! Я сказал, ты остаешься. Выполнять!
Через мгновение бокс опустел. Только сквозь распахнутую дверь с завыванием врывался холодный ветер. У порога наметало крохотные барханы. Франц Миллер стоял на месте, глядя в снежную круговерть на улице и до боли в пальцах сжимал цевье штурмовой винтовки. В голову вступала пьяная злость.
- Сволочи…

- Дядя Франц…
Молчание надолго повисло в гудящем от ветра пространстве бокса.
Пшемка робко подошел к порогу, волоча за собой наброшенное на плечи одеяло. Мальчишка выглянул на улицу, поежился и закрыл дверь.
- Дядя Франц, мне не страшно. А вам?
- И мне, - тихо ответил штурмовик. – Меня, пшечек, просто бесят люди, которые думают, что я ни на что не способен.
- Да, – очень серьезно вдруг кивнул мальчишка. Словно и его это очень раздражало. – Меня мама тоже не пускала на войну. Говорила, что я еще маленький. Но разве вы маленький? У вас, дядя Франц, уже борода выросла.
- Выросла, - Миллер зло дернул уголком рта. – Да толку с того. Штаб ему сторожить... Что в этом штабе? Сухпайки и запасные носки?
Пшемка уселся на край лежанки и стал надевать меховые сапожки.
- Дядя Франц. Пойдемте сами воевать. Без них. Убьем медведя и допросим его.
В глазах штурмовика мелькнули бесовские искры. Искушение, прозвучавшее из уст ребенка, было так велико, что Миллер едва не сдался. Но он все же устоял. Тяжело вздохнул и покачал головой.
- Нет, пшечек, мы с тобой тут останемся. Приказ есть приказ.
В эту секунду вдалеке грянул тяжелый стрекот пулеметной очереди. Франц вздрогнул, прислушиваясь.
- Наши лупят. Западный ДОТ. Ленц.
Одним прыжком штурмовик оказался в центре бокса, раскидал колья с накрученными на них одеялами и едва не спалил тент, низко накренившийся к огню. Не без труда подцепил сразу две лежанки и поволок их ко входу, выстраивая защитную барикаду и оборудуя пару огневых точек. Ясное дело, если снаружи сюда зашвырнут гранату, их обоих с польским детенышем вынесут глухими и блюющими. Минимум. Максимум – сложат в мешки по частям. Но вот именно этого Миллер и хотел избежать.
К первому ДОТу присоединился второй. Глухой четкий звук работающего крупнокалиберного пулемета не давал надежде угасать. Но вот беспорядочные рваные очереди штурмовых винтовок тревожили и угнетали. Через три минуты захлебнулся восточный пулемет. Патроны кончиться не могли. Значит, Карл мертв или тяжело ранен. Не слышно звуков техники. Пешая атака? Или вовремя засеченная массовая разведка боем?
- Давай же, Дитер!
Оглушительный звук разорвавшейся среди металлических боксов гранаты. Слишком близко. Замолк ближний, западный пулемет. Земля тебе пухом, Ленц.
Пшемка сидел под баррикадой, куда приткнул его Франц, и сжимал в руках металлическую ножку от стула. После каждого громкого взрыва мальчишка вздрагивал и судорожно-испуганно вздыхал. Но оружия своего из рук не выпускал.
И вдруг Миллер напрягся. Он услышал и безошибочно узнал среди стрекота истерично плюющихся свинцом Кольтов иностранного легиона, мерный и внушительный звук работы автомата Калашникова. Русские… Уже совсем рядом.

Франц отчетливо слышал звуки боя. Очень близко – за соседним боксом. И судя по этим звукам,  картина рисовалась чертовски странная. Словно русские и немцы в упор поливали друг друга свинцом и почти ни в кого не попадали, а все продолжали и продолжали стрелять. На таком расстоянии это было невозможно. Между боксов и укрыться-то негде. Голые стены и снег под ослепительными лучами прожекторов. А еще к стрекоту автоматов примешивались другие звуки, странные и жуткие: тяжелые глухие удары в землю. Дробные, словно… чудовищный конский топот. Редкий оглушительный металлический лязг и скрежет. Франц не мог найти логического объяснения этим звукам. Логического – не мог. А подспудные и недостойные наемника «Доппельсольднеров» мыслишки он старательно гнал прочь.

Вьюга выла как припадочная, без остановки и без пощады. С остервенением оплакивала боль и кровь мира. Поспешно укрывала под снегом алые следы человеческого страха. И погребала тела. Русские, немецкие… все, до которых могла дотянуться. Никто не видел, но очень скоро на месте гибели Германа – первого номера пятерки снайперов – медленно, словно неуверенно, поднялась под снегом одинокая могилка с готическим немецким крестом. Крест быстро заносило крупными хлопьями снега, но некоторое время на нем еще можно было разобрать:
Герман Гроо
Уровень: 51
Класс: убийца
Клан: «Доппельсольднеры»

Франц понял, что тянуть дальше нет смысла. Он встал у двери, напряженно вслушиваясь в близкий слаженный стрекот двух автоматов. Кольт и АК. Вот сработал подствольник на Кольте. Значит, это Дитер. Жив, поганец. Только вот… зачем лупить из подствольника, если твой противник стреляет в тебя почти в упор? Что там творится, пресвятая Дева Мария?
Штурмовик кинул злой взгляд на мальчишку. Тот прижух в углу и сидел тише мыши. Молодец. Франц приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Так и есть – бой шел прямо за углом. Миллер решился. Обернулся к мальчишке.
- Сиди тут и не высовывайся, понял? Вылезешь – сдохнешь. Понял? А?
- Так точно, герр Миллер, - глаза у пшечика были огромные, испуганные. Но соображал пацан хорошо. Далеко пойдет… если выживет.
Рыжий штурмовик коротко козырнул на прощание и вышел на улицу, прикрыв за собой дверь. Мальчишка остался совсем один.

Франц почти не чувствовал холода. Он просто бежал по заваленной снегом земле, не замечая ни ветра, ни сугробов, ни тяжести винтовки в руках. А когда до поворота осталось всего метров десять, Миллер взял Кольт наизготовку и пошел в низком полуприседе, одним плечом касаясь стены бокса, в другое вжимая приклад винтовки. Автоматы все еще грохотали за углом, слаженно и четко и Франц больше всего в жизни хотел взглянуть на картину боя – что там происходит? Почему все так… необъяснимо?
Но судьбе было угодно распорядиться иначе. И Франц вдруг услышал за углом бокса хриплый возглас Дитера:
- Он возвращается. Уходим! Уходим! Пресвятая Богородица… Быстро!
А следом незнакомый гулкий бас с ядреным русским акцентом.
- Вперед! Прикрываю.
Из-за угла действительно выскочили двое. Дитер с винтовкой в руках и здоровенный, словно конь, русский пограничник без шапки, в камуфляжных ватниках и в бушлате нараспашку, под которым виднелась полосатая тельняшка.
Франц едва успел осознать, что русский пограничник и немецкий наемник бьются по одну сторону, и даже успел подумать о том, что не знает такого врага, который мог бы стать у них общим, как мир его перевернулся навсегда.
Из-за угла бокса на отступающего вперед спиной русского богатыря выскочил всадник. Огромный. Не меньше четырех метров в высоту. Все, что Миллер успел разглядеть – это глухое ведро шлема с распростертыми птичьими крыльями на навершьи. И белый плащ с черным крестом на плече. Тевтонец был тяжелым и громадным, словно линкор. Он смял русского конем, в один миг втаптывая хрустнувшее тело в снег, окрашивая его влажно-алым. И в тот же миг, словно и не глядя даже, махнул длинным мечом вслед Дитеру. Франц видел, что удар не достанет его командира. Он был уже слишком далеко. Не мог достать… Но лезвие клинка вдруг засияло ослепительным серебром, свились в круговой узор огненные руны, и прямо в замахе клинок начал удлинняться и расти, обращаясь в четырехметровое лезвие из чистого света, которое падало точно на спину Дитеру. Наискось, от плеча к бедру. Все вокруг на миг стало ослепительным, черно-белым, словно во вспышке молнии.  Миллер отвернулся, закрывая глаза локтем, услышал короткий влажный хруст и звук падающего тела впереди. Дитер Хофман, командир отряда «Доппельсольднеров», погиб в бою. Так, как всегда мечтал погибнуть.
Франц выпрямился, но оружия так и не поднял к груди.
Потому что это было бесполезно.
Потому что нельзя убить мертвого.
Потому что это был…
Резко всхрапнул громадный черный конь, роя копытом грязный окровавленный снег. Страшно и хрипло заорала на плече мертвая птица. Тевтонец черной глыбой возвышался над Францем, и в перекрестье глухого шлема чернела Тьма. Длинный меч коснулся груди немецкого наемника.

И в этот момент за спиной Франца раздался звонкий дрожащий мальчишеский голос:
- Не убивай моего друга, браголодный лыцарь!
Холодный клинок застыл, скрипнув о пуговицу и упершись острием в толстую шерсть шинели на груди штурмовика. Миллер не чуял под собой ног. Он уже почти смирился с нависшей над ним смертью.
А голос глупого мальчишки все продолжал звучать где-то сбоку и внизу, под локтем.
- Ты кто? – чистосердечно и прямо спросил Пшемка, - Андреас фон Вельвен? Я тебя узнал. У тебя птица на шлеме. И на плече. Как дядя Франц рассказывал.
Клинок тевтонца дрогнул и медленно опустился.
А потом из-под шлема раздался усталый, приглушенный металлом мужской голос:
- Ребенок? Какого черта? Где я нахожусь?
- Я не ребенок, - парировал Пшемка, - я уже взрослый. Ты почему наших убил? Ты же лыцарь немецкий. Должен был только русских убивать. И медведей.
- Какой это кластер? – тевтонец игнорировал писк мальчишки у колен своего коня и обращался непосредственно к Францу. – Эй! Ты в сознании вообще? Вы кто такие? Неписи, мобы или живые?
- Мы живые, герр фон Вельвен! – снова встрял Пшемка.
Франц с трудом нащупал под рукой воротник меховой куртки мальчишки, ухватил и рывком швырнул его себе за спину. А потом вскинул винтовку и деревянным голосом сообщил:
- Вы находитесь в Белорусско-Польской пограничной зоне. На передовой военных действий. Вы атаковали авангардный отряд войск, оберегающих целостность границ Польши. Вы уничтожили бойцов отряда Иностранного Легиона. Вы нарушили границу, пересекли ее со стороны расположения вооруженных сил Российской Федерации. Вы арестованы. Сложите оружие… Немедленно…
Франц сам не понимал, что несет. Но расклад был ясен. «Доппельсольднеры» погибли в бою. А он, Франц, как заколдованный, остался один невредим. За спиной заплакал Пшемка. Вряд ли от боли. Скорее, от обиды. Не хватит догадки у мелкого засранца, чтобы убежать подальше.
Тевтонец смотрел прямо в дуло штурмовой винтовки и не двигался. А через несколько долгих секунд Франц услышал дрогнувший голос фон Вельвена:
- Я что, на Земле?
И тут Миллер не выдержал. Он опустил оружие и сполз по холодной гофрированной стене бокса, сел прямо в снег, закрывая голову руками и изо всех сил зажмуриваясь, желая только одного – проснуться. Но не случилось. Реальность была все той же – холодной ветренной и трагичной.
- Да не расстраивайся ты за своих, - прогудел над головой голос тевтонца. - Что с ними случится... Воскреснут… Скажи лучше, в какую сторону Мюнхен?
Миллер не поднял головы, просто молча ткнул пальцем в нужном направлении.
- Спасибо, Франц Миллер. Я взял бы тебя в свой Клан. Но вижу – у тебя уже есть верная команда. Удачи «Доппельсольднерам». И привет твоему кланлиду Дитеру, когда он воскреснет. Для своего уровня он отлично бился.
Франц раскрыл было рот, но так ничего и не сказал.
- Прощай, маленький Пшемка Войнич. Может быть, мы еще встретимся.
- До свидания, герр фон Вельвен, - уже совершенно успокоившись и сдерживая всхлипы, вежливо ответил маленький поляк.
Всадник развернулся и, медленно набирая скорость, двинулся в указанном направлении – к Мюнхену.
А Франц, сидя в сугробе у стены бокса, за несколько метров от места, где на его глазах погиб Дитер Хофман, - верил. Верил в то, что все они воскреснут. Потому что так сказал чертов тевтонец. И еще потому что там, на перекрестье дорожек между боксами, недвусмысленно тянулись к небу два могильных креста. Готический немецкий и русский православный.

- Эй, Пшемка…
- А?
- Ты откуда узнал, что это был фон Вельвен?
- Ну… Догадался.

- Дядя Франц…
- Чего тебе?
- А что значит «Уровень персонажа: 320»?
- Понятия не имею. А откуда ты это взял?
- Ну… Так…
- Что «так»? Отвечай, боец.
- У фон Вельвена над головой было написано.
- Да? А что еще там было написано?
- Ну… Написано было: «Андреас фон Вельвен. Уровень: 320. Класс: Рыцарь Смерти. Лидер Клана: «Гнев Божий».
- Ясно…

Чертова весна…