>> Аппаратная

Избавившись от ненавистного костюма, Марго отправилась к себе в блок, чтобы взять чистое белье и сходить в душ перед возвращением в медблок. Собрав все необходимое, она направилась в сторону тренажерного зала, где находились душевые.

>>Тренаженрный зал

>> Основная база. Нижний уровень. Гауптвахта

Чингиз застыл возле дверей в женский спальный модуль, взяв поднос из рук Нойманн. Когда она ушла, то посмотрел в камеру, установленную в коридоре. Выглядел он сейчас, как дурак - словно официант или доставщик пиццы у квартиры клиента. Завьялов на посту контроля, наверное, забавляется этой картиной. Но Сибилла не заставила его долго ждать - вынесла сверток с одеждой и обувью Даляновой, и забрала из рук поднос, пообещав отнести его в столовую. Чингиз, который считал, что ему все придется делать самому, даже перестал злиться на Нойманн и благодарно кивнул.
- Да, это все. Спасибо за помощь.
Сунгуров повернулся и зашагал обратно, на гауптвахту.

>> Основная база. Нижний уровень. Гауптвахта

>> Столовая

Коридор

Чингиз вел Сибиллу, не торопясь, чтобы у изрядно поддатой дамы ноги не заплетались. Выглядело это, наверно, похоже на спокойную  и почтительную прогулку белокурой матери с рослым чернявым сынком откровенно кавказской наружности.
- (нем) Если хотите, я могу научить вас паре техник, которые помогают расслабиться и быстро заснуть почти в любой ситуации, - предложил Сунгуров. - Иногда важно уметь выключаться именно тогда, когда есть подходящее время, а не когда сна требуют биологические часы. Или в случае бессонницы.
Пара приближалась к дверям спального модуля, где жили женщины экспедиции. Далянова там, наверно, уже сопит в две дырки. Лишь бы не выскочила сейчас, и не нарушила тонкую и неожиданную нить связи людей, которые еще сегодня днем откровенно недолюбливали друг друга. Впрочем, может, Чингиз и обманывался насчет Нойманн, и насчет Даляновой, кто знает...

Коридор

Чингиз вздохнул, опустив голову. Он подосадовал, осознав, что его показное спокойствие и попытка жить "обычной жизнью" так была истолкована. Объяснять, какой борьбой с собой ему давалось это, он не хотел.
- Пугает, смущает, резонирует, - ответил он негромко, перейдя на русский, и снова подняв глаза на Нойманн. - Ничего не устарело, Сибилла Лотаровна. И медузы в коллекторе я боюсь. И вообще много чего боюсь. Но я не имею права жить эмоциями. Мне статус не позволяет. Если я начну посыпать голову пеплом и шарахаться от всех марсианских сюрпризов, то вряд ли смогу вселять уверенность в завтрашнем дне в остальных членов экспедиции. А сейчас это уже даже не экспедиция, а, полагаю... первые колонисты на Марсе. Вынужденные, но это так. Я не потерял надежду услышать хоть что-то с Земли. Но, боюсь, все сроки для этого вышли. И моя надежда не подкрепляется верой. Единственное, во что я должен сейчас верить, так это в то, что мы здесь выживем. Хоть как-то. И я в это верю со всей силой, какой только могу. Только это придает сейчас смысл моей жизни. Только ради этого я каждый день заставляю себя соблюдать режим, и использовать психологические техники для того, чтобы спать. Нервный дохляк не сможет быть полезным. А я хочу быть полезным. И буду. Потому что не хочу, чтобы повторился тот ужас, какой тут был в первый месяц, когда люди ходили, как привидения. Я сам таким ходил, больше не хочу. Сейчас люди живут, работают. Улыбаться начали. Американцы вон тоже улыбаются, хотя у них - полный п****ц. Простите за мат, вырвалось. У нас хоть есть этот старенький дом и "свечной заводик".
Чингиз хлопнул ладонью по стене коридора.
- А у них ничего не осталось. Мы потеряли двоих, а они - всех. Вы думаете, им тут хорошо? Да куда там... И сейчас важно понять, что мы здесь все пытаемся выжить. Построить свое существование по-новому, с новыми целями, с новыми идеями. Все вместе. Потому что опустить руки и закрыться в себе, в своих печалях - это непростительное малодушие. Непростительное по отношению к остальным. Вот так я ко всему этому отношусь.
Сунгуров разволновался, пока толкал речь, хотя говорил спокойно и тихо. Лицо загорелось и он потер покрасневшие щеки рукой.
- Что такое спокойный сладкий сон, я давно забыл. Однако умею дисциплинировать себя так, чтобы давать телу необходимый отдых. Сдуться и сдаться - проще всего. Выжить и драться за свое место на этом пыльном радиоактивном шарике - сложнее. Но я попытаюсь. Я все сделаю для того, чтобы люди здесь выжили. Это не пустой пафос, а действительно моя главная цель. Нам нужно жить в нормальном графике. Нельзя расслабляться и упиваться своими скорбями. Когда будет для этого время, тогда и поплачем. А пока мы нужны друг другу сильными и полезными. А чтобы быть такими, нужно нормально работать, нормально питаться и нормально спать. Пока можем. Вы же врач и ученый, сами все это знаете. Поэтому я и предлагал вам техники для лучшего засыпания. Как говорят психологи, если не можешь решить проблему, измени свое отношение к ней.
Чингиз протянул Нойманн бутылку с водой.
- Спокойной ночи, Сибилла Лотаровна. Я желаю вам выспаться. Вы нужны всем нам. Ваши знания, ваша работоспособность, ваш острый ум. Я не тот человек, который может разобраться с марсианской медузой. Но тот человек - вы, я уверен. Я очень на вас надеюсь, и буду помогать всем, чем только смогу. Если общими усилиями мы сможем подчинить себе эту тварь, мы можем получить тот самый заветный билет в будущее, которого у нас пока...
Сунгуров не договорил и нервно мотнул головой, умолкая. На лице его на короткое мгновение промелькнула болезненная гримаса, тут же снова сменившись привычным спокойным выражением.
- Все будет хорошо. Если мы сами будем в это верить. И что-то делать для этого.

В конце своей речи Чингиз, конечно, применил приемчик "лесть" в адрес Нойманн. Как-то само получилось. Он чувствовал, что надо что-то нужное и теплое ей сказать. Не собирался сначала этого делать, но после длинного "манифеста" само собой получилось. Сунгуров с неудовольствием отметил, что его понесло. В его броне вдруг образовалась брешь, через которую он выплеснул свои мысли и чувства. И выплеснул женщине, на которую днем чертовски злился. Почему это вышло, черт его знает, но Чингиз не остановил свои излияния. Если бы сейчас злая и проницательная Сибилла подняла его на смех, он бы не удивился. И сейчас был особенно открыт для психологического удара извне. Однако Нойманн не воспользовалась продемонстрированной Сунгуровым слабостью (именно так он характеризовал сейчас свое состояние).
Рука Сибиллы на плече - это было какое-то невероятное для нее проявление дружелюбия, которым немка на станции, кажется, никогда никого не баловала. Сунгуров даже обалдел немного от такого жеста. И совсем в непонятках остался после ее слов. Неужели ему удалось тронуть свое искренностью и открытостью это каменное сердце? И неужели возник тот самый нормальный человеческий контакт и с главой 2-й лаборатории? Чингиз не мог в это поверить, но видел подтверждения этому своими глазами. Он не стал больше любить Нойманн, помня все ее выходки в прошлом и сегодня, в частности. Каменное сердце растаяло? Относиться к Сибилле Чингиз теперь станет точно лучше, чем днем или вообще до этого. Ему показалось, что он увидел в этом существе с машинным разумом человека. Впрочем, и днем она была человеком - страдающим от потери сотрудника. Или даже друга. А, может, и больше.
Сунгуров кивнул Нойманн в ответ на ее прощание. Выдохнул, когда за ней закрылась дверь и нервно потрепал свои коротко стриженные волосы. Что-то он совсем расслабился. Сейчас, вроде, оно оказалось к лучшему, но давать такую слабину, и открывать душу надо прекращать. И держать себя под контролем. Бл***, как этот самоконтроль выматывал порой...
Сунгуров решил не дергать Завьялова вопросами, кто где на станции. Но решил проверить столовую, где оставил Делсона. Американец, вроде, не настолько пьян, чтобы начать доставлять проблемы. Может, вообще уже ушел спать. Но проверить все Чингиз был обязан. А потом придется не в постельку отправляться, а топать с унынием в мастерскую и собирать ЭМ-рамку для марсохода. А в идеале - для двух. Потому что завтра оба "Востока" отправятся далеко от станции.

>> Столовая